нас гнали по знойным пескам пустыни, не давая ни капли воды, без горсти бобов. Он долго смотрел на меня, словно читал мои мысли в глазах, потом подошел к начальнику стражи и сказал: «Я покупаю эту женщину из страны Куш. Вот тебе драгоценные подвески, кольца и браслеты, и ещё ты получишь большой сосуд доброго вина из Мемфиса. Это вино из подвалов верховного жреца храма Птаха». Как только начальник отряда услыхал про винные подвалы верховного жреца Мемфиса, так схватил драгоценности и тут же своим ножом отрезал веревку, которая связывала меня с моими спутницами, невольницами из страны Куш.

― Вот как? ― удивилась царица. ― Расскажи поскорее, как ты попала во дворец и кто тебя купил для моих покоев.

― Великая госпожа, все, что ты узнаешь сейчас, известно только мне и Анху. Однако я не могу скрыть от тебя истину. Прости меня, бедную невольницу…

― Говори же дальше, ― торопила увлеченная рассказом царица.

― Судьба Анху примечательна, великая госпожа. Юношей он покинул богатый дом своего отца, верховного жреца храма Птаха в Мемфисе. Отеп хотел сделать его жрецом и учил великой премудрости, а юный Анху бежал в Ахетатон, чтобы научиться искусству художника и ваятеля. Он пошел к лучшему из лучших художников Ахетатона. Ты помнишь его. Это он увековечил прекрасный облик твоей матери Нефертити. Его руками сделаны статуи мудрого Эхнатона.

― Возможно ли это? Он ученик Тутмееа? Как ты обрадовала меня, Чёрный Лотос! Словно я вернулась в свое счастливое детство и снова вижу наш дворец и прекрасную Нефертити. Поистине красивей нет женщины на свете!

Царица бросилась к креслу и, глядя на него, словно перенеслась к светлым годам, когда она играла со своими сестрами и когда её нежно ласкала мать с таким удивительным лицом и мягкими, благоуханными руками. Анхесенпаамон вдруг вспомнился синий головной убор матери и струящиеся по тонкой шее две красные ленты, обведенные белой линией. Она вспомнила золотую повязку с самоцветами и прикрепленный спереди золотой урей ― фигурку священной кобры, защитницы царей и богов от злых сил.

Что с тобой, великая госпожа? ― спросила невольница, когда увидела слезы на глазах царицы. ― Я сказала тебе что-то печальное?

Это хорошая печаль, ― ответила царица. ― Я вспомнила своих любимых. Мне стало и горько и сладко на сердце. Говори же, что было дальше, Чёрный Лотос.

― Анху пробыл в Ахетатоне три года, и, когда все покинули дворец великого Эхнатона и Тутмес исчез неведомо куда, Анху вернулся к отцу и снова стал учиться наукам, подвластным только жрецам. Отец простил его. Как не простить единственного сына!

― Верховный жрец Мемфиса отпустил сына в Фивы?…

Чёрный Лотос прочла недоумение на прекрасном лице царицы.

Она поспешила ответить:

― Анху был послан отцом, чтобы закупить жертвенных животных для храма Птаха. Отец был рад, когда сын вернулся. Но Анху ничего не говорил о своем занятии художника. Он сказал, что захотел побывать в самых дальних номах, чтобы увидеть, как велика и прекрасна страна фараонов.

― Он не закупил жертвенных животных? ― рассмеялась царица. ― Я жалею верховного жреца храма Птаха.

― Ты права, великая госпожа. Он не успел закупить жертвенных животных. Он встретил меня, и великая богиня любви Хатор внушила ему, что он должен выкупить меня, но не для рабства, а для счастливой жизни. И когда мы прибыли в великие стовратые Фивы, мой добрый Анху повел меня на базар. Он хотел, чтобы я сменила рубище на прекрасное покрывало. Я никогда не забуду тот счастливый миг, когда мы вошли под навес ткача и Анху велел мне взять желтое покрывало. И когда я завернулась в него, оставив обнаженной лишь правую руку и правое плечо, когда я поправила волосы и заколола их блестящими украшениями, мой Анху воскликнул: «Ты прекрасна, Чёрный Лотос!» Потом он купил мне печеных рыб и сладких пирожков. Я ещё не успела поесть, не успела насладиться своим счастьем, как вдруг к нам подошла старая толстая Тии, окруженная невольницами. Она подошла к Анху и сказала: «Эта женщина нужна мне для покоев великой госпожи, я покупаю её. Сколько она стоит?»

Когда я услышала эти слова, сердце мое сжалось от тоски и печали. Я поняла, что счастье покидает меня. А ведь оно пришло ко мне в самый страшный час моей жизни. Но Анху сказал: «Все мы готовы служить великой царской жене. Моя рабыня будет при дворце нашей прекрасной госпожи, но мне непристойно брать за неё что-либо. Пусть она живет в моем доме и служит царице. А я буду придворным художником».

― Он остался в Фивах из-за тебя? А дальше что было?

― Анху не вернулся в Мемфис. Отец не знает о нем. Отныне он навсегда только художник. Он вспоминает иногда слова старого Тутмеса: «Искусство не знает предела». Разве может художник достигнуть вершины мастерства? Но он стремится достичь сияющих вершин мастерства. А дальше ты знаешь, моя великая госпожа. Я твоя рабыня, хоть и принадлежу Анху. В твоем дворце я рабыня, а в доме Анху мы равны. Все думают, что я рабыня, но я жена придворного художника. В недолгие часы досуга я вижу моего благородного Анху. Ведь любовь не вырвешь из сердца. А она забралась в наши сердца и согревает нас своими лучами подобно тому, как солнце согревает землю.

― Берегите её! ― воскликнула царица. ― Это величайшее сокровище!

― Я берегу! ― сказала совсем тихо Чёрный Лотос и опустилась к ногам госпожи, чтобы поцеловать кончик священной сандалии.

Мне нравится твоя печальная история, Чёрный Лотос. Но как попало сюда это кресло? Кто его принес и когда?

― Я осмелилась. Великая госпожа, мне помогли невольницы. Мы вошли на рассвете, чтобы поставить это кресло и обрадовать тебя. Я подумала, что это будет приятно моей повелительнице.

― Ты отважна, Чёрный Лотос! Если бы какой-либо стук разбудил меня, кто знает, что случилось бы с тобой. Ведь я могла крикнуть, и мигом сбежались бы слуги. Тебя могли бы заколоть… Но все обошлось, и ты жива. Я рада этому, Чёрный Лотос. Мне приятно видеть тебя. Ты красива и гибка. В твоих движениях столько грации! Не была ли ты танцовщицей? А может быть, ты из знатного рода? У дочери землепашца, которая собирает полбу, не могут быть такие тонкие руки. И лицо твое благородно.

― Я не решаюсь признаться, великая госпожа…

― Говори, я сгораю от любопытства.