всех соседских ребятишек из их замшелого района, она набирала команды по кикболу[1]. Она приставала ко взрослым с пламенными речами, пока те не соглашались принести что-то на церковную распродажу выпечки. А потом, когда родители обнаружили, что она лесбиянка, и пригрозили выставить за дверь, если она не согласится на программу коррекции, Тея, не теряя времени даром, получила полную стипендию в Гарварде и уехала из дома на собственных условиях.

— Работу? Какую еще работу? — спросила Клэр.

— Петь детские песенки будущим директорам всея Америки. Какая-то тетка по имени Уитни Морган сделала рассылку по Гарварду. Ищет музыканта для прогулочной группы, типа домашнего детского сада. Я пела тебе дифирамбы.

Клэр закусила губу.

— Очень мило с твоей стороны, Тея, но таким я занималась лет пять назад. Не знаю, хочу ли я…

— Сколько у тебя осталось на банковском счету? — перебила Тея.

— Э-э-э… — протянула Клэр. Вынырнув из постели слишком быстро, из-за чего немного закружилась голова, она включила комп и проверила баланс. Когда же увидела, что спираль саморазрушения сотворила с ее сбережениями, во рту у нее пересохло: она уже просрочила квартплату, потому что закончились почтовые марки, а сил, чтобы пойти и купить новые, не было совсем. Но как только она отправит чек, банковский счет станет двузначным. Она откашлялась. — Какой адрес?

— Пришлю эсэмэской, — сказала Тея.

— Спасибо, — пробормотала Клэр.

— Мне не плевать на тебя, сестренка, — сказала Тея, и в голосе прозвучала нотка нежности. — Ты же не можешь вернуться в христианское братство «Священная жизнь». Мы оттуда свалили.

— Угу.

— И вот еще, Клэр. Перед собеседованием, пожалуйста, прими душ, — велела Тея. — От тебя попахивает даже по телефону.

Конечно, в здании с фасадом из известняка, расположенном на границе Верхнего Ист-Сайда и Центрального парка, просто обязан быть швейцар. И сейчас этот сморщенный мужичок в зеленой форме таращился на Клэр, пока та переводила дыхание и вытирала пот со лба. За тот месяц, что она провела, шатаясь по квартире, как нетрезвое привидение, Клэр забыла, насколько непредсказуемой может быть система метро Нью-Йорка, и в конечном итоге часть пути пришлось бежать с тяжеленной гитарой за спиной, придававшей ее походке грацию неуклюжего пингвина.

— Пентхаус Б, — запыхавшись, сообщила она, и швейцар снял трубку с телефона на стойке, чтобы позвонить. Пока он передавал сообщение кому-то на другом конце провода, Клэр еще раз посмотрела на часы. Двухминутное опоздание. Для нее это рекорд пунктуальности, однако Время Богатых течет иначе, чем у Очаровательно Взбалмошных Творческих Личностей.

Швейцар направил ее к великолепному лифту с зеркальными панелями и мраморными вставками. По дороге на двадцатый этаж Клэр взяла себя в руки. Она знала, как все пойдет. Когда она впервые переехала в Нью-Йорк, то подрабатывала преподавателем музыки для детей в одном из процветающих детских центров, решив, что это увлекательный способ заработать немного денег, пока она стремится к тому, чем действительно хочет заниматься. Вместо этого пришлось столкнуться с толпой скучающих богатеньких мамаш, одетых как на занятие по йоге, но увешанных брюликами, которые обсуждали Клэр и ее коллег, попеременно то игнорируя своих детей, то фиксируя каждое их движение на телефоны. Каким-то образом эти женщины умудрялись выхватывать детали, чтобы потом в подробностях жаловаться администратору на различные эпизоды. Однажды Клэр назвала ребенка не его именем, и мать посмотрела так, будто она гулящая девица, только что продемонстрировавшая татушку «Я ♥ бен Ладена». Идеальный рецепт, чтобы ощутить себя никчемной. И чтобы… утратить чувство реальности.

В длинном коридоре было всего две двери, одна с буквой «А», а другая с буквой «Б». Клэр наклеила улыбку и постучала во вторую. Десять секунд спустя дверь распахнулась, и за ней стояла одна из самых красивых женщин, каких Клэр когда-либо видела. Первое, что пришло на ум: женщина в дверном проеме весьма аутентично смотрелась бы на картине, изображавшей европейскую знать восемнадцатого века. Живущая в уединении французская принцесса с алебастровой кожей, розовыми щеками и лебединой шеей.

На ней была кремовая блуза с жабо (Клэр обычно называла все подряд рубашками, но тут не прокатит, это была именно блуза). Однако самым прекрасным в почти идеальной женщине были волосы: шелковистые и неестественно блестящие, как будто она украла гриву ухоженной выставочной лошади.

— Клэр? — спросила красавица.

— Ага. Привет. — Клэр помахала рукой. — Простите, я на пару минут опоздала. Поезда…

Уголки пухлых губ женщины опустились.

— Мы здесь не терпим опозданий. Так что тебе лучше вернуться домой.

Черт! У Клэр перехватило дыхание от внезапного осознания, что ей и правда придется вернуться домой, причем не просто в квартирку. Придется ехать обратно в Огайо. Двадцативосьмилетняя неудачница живет в бывшей детской, если родители не переоборудовали ее под рабочий кабинет или что-то в этом духе. Другие члены церковной общины будут сочувственно качать головами, но в глубине души считать, что она получила по заслугам за свои грехи.

И тут женщина рассмеялась. Смех ее был теплым, похожим на перезвон колокольчиков, и даже воздух вокруг них изменился.

— Я шучу! — воскликнула она, а затем заметила выражение лица Клэр. — О, нет, твое лицо! Это было жестоко! Прошу прощения!

— Погодите… Что? — промямлила сбитая с толку Клэр. — Я думала…

— Я не хотела… Забыла, что тебе, скорее всего, постоянно приходится иметь дело именно с такими занудами. Все нормально. Мы даже не заметили никакого опоздания. — К огромному удивлению Клэр, красавица сделала шаг вперед и обняла ее. Грудь хозяйки пентхауса уперлась Клэр в ключицу. От женщины исходил легкий лавандовый аромат. Клэр расслабилась, самую чуточку, из-за этой неожиданной близости, ее впервые кто-то обнимал за целый месяц. — Мы очень тебя ждали! Я Уитни. Входи скорее!

В прихожей Клэр скинула ботинки и поставила их рядом с аккуратным рядом туфель на каблуках. Уитни засыпала ее вопросами: «Как вы добрались? Не хотите ли пить? Нормальна ли такая температура?» Не переставая щебетать, Уитни взяла Клэр за руку и проводила к двери в гостиную. Все было белым. Ну, не совсем белым, а с серебряными и хромовыми вставками, чистыми, как лед. Панорамное окно во всю стену открывало вид на деревья в Центральном парке, голые и влажные от тающего снега. Потолок был выше обычного, как если бы квартира простиралась на полтора этажа, а не занимала только один, как и остальные.

Две женщины с бокалами в руках сидели на белом кожаном диване, две другие стояли у низкого столика, пытаясь уговорить парочку малышей встать и взять лежащие на нем фрукты. Еще одна дама сидела в центре комнаты на клетчатом коврике, и целая толпа детишек копошилась вокруг нее,