Убедившись в том, что у нее все получается, утопая в благодарностях тех, в чьих глазах она снова видела искру надежды, ожидания счастливого будущего, она сама воспарила. Это было не поддающееся контролю разрастающееся ощущение собственной значимости, превосходства. Оно захлестывало, превратившись однажды в комплекс незаменимости. Один из клиентов прямо сказал, что она напоминает ему вампира, питающегося чужой болью. Это случилось лишь один раз, но Александра задумалась: она такая же, как и те, кто нуждается в ее помощи. Просто пока у нее получалось управлять своей жизнью. Эйфория от собственной важности навсегда отступила, освободив место здравому смыслу, уверенности в себе, дающей основания оставаться внутренне спокойной, собранной.

Но сегодня, когда этот взбалмошный истеричный мужчина угрожал суицидом, Александра почувствовала, как по телу пробежала неприятная волна неуверенности в себе. Состояние на грани страха. Оно длилось всего минуту, но этого было достаточно для того, чтобы снова задаться вопросом: на своем ли ты месте, милая?

Телефонный звонок помешал получить всю полноту ощущений от самобичевания.

– Здравствуйте, слушаю вас! – дежурная фраза, произнесенная приподнято-радостным голосом. Это восторженно-приветливое звучание отрабатывалось годами. Еще с тех пор, когда Саша только собиралась стать психологом. Уже тогда она интуитивно чувствовала, что первое впечатление о человеке, которого не видишь, зависит от тембра его голоса, интонации. Нужно говорить так, чтобы на другом конце провода были уверены – именно этот разговор самый важный, самый долгожданный.

– Шурочка, я вовремя?

– Мама?

Договоренность – никаких звонков в рабочее время – была нарушена. Мама не относилась к числу тех, кто нуждался в профессиональной помощи психолога. У Риммы Григорьевны на все свое мнение. Она умело маневрировала среди норм, приличий, умудряясь жить по собственным правилам. Это не была насыщенная, наполненная праздниками жизнь. Скорее, существование, ограниченное природной впечатлительностью и склонностью к панике. Пытаться переубедить Римму Григорьевну в том, что ее взгляды на мир нуждаются в корректировке, – напрасная трата времени. В бесконечной веренице сбывшихся и всегда ожидаемых неприятностей Римма Григорьевна хотела видеть рядом с собой человека, на которого можно опереться, который не оттолкнет, не отмахнется.

Выбор пал на единственную дочь. В конце концов, по мнению матери, она должна воздать по заслугам той, которая родила и воспитывала ее, забывая о собственных нуждах. Это было одним из краеугольных камней жизненной философии Риммы Григорьевны: сколько в детей вложено, столько должно быть отдано. И не важно, что ребенку уже за сорок. Он все еще в долгу. Он должник до самого последнего вздоха, своего ли, родительского – не важно. Дети платят по счетам и не должны скупиться на проценты. Одно радовало Римму Григорьевну: все причитающиеся дивиденды достанутся только ей одной, потому что проходимец-отец бросил их еще до появления дочери на свет.

Его никто не искал. За все эти годы Олег Васильевич Лесков не дал о себе знать. Они так и не расписались, но Римма с чистой совестью дала дочери фамилию и отчество несостоявшегося супруга. Воспитывала дочь одна. Воспитывала так, как считала нужным. Краснеть за Сашу не приходилось. Только вот той близости, о которой мечтала Римма Григорьевна, не получилось. Сначала ей нравилось, что не по годам развитая и самостоятельная девочка словно и не нуждается в ее опеке и заботе. Маленькая взрослая женщина не совершала необдуманных поступков, хорошо училась, мечтая стать актрисой. Драмкружок при доме школьника, танцевальный ансамбль – на спектакли и выступления Римма Григорьевна приходила тайно. Саша категорически просила ее не делать этого.

– Не нужно приходить, мам. Если я увижу тебя в зале, я собьюсь. Я тебе потом все расскажу. Договорились?

Римма Григорьевна напрасно ждала подробностей очередного успешного выступления дочери. Александра ограничивалась общими фразами, приносила фотографии. Ей и это казалось лишним. Девочка давно привыкла к тому, что мама занята собственными проблемами. Поиск второй половинки затянулся. Очередное разочарование делало мать раздраженной, необоснованно грубой. Срывалась на Саше, потом чувствовала вину, пыталась ее загладить. Убеждая себя, что ребенок ни в чем не виноват, с некоторых пор все чаще видела в дочери причину своего одиночества: мало настоящих мужчин способно искренне любить и принять женщину с чужим ребенком. Или это ей так не везло по жизни, если даже отец Саши испугался.

Уставшей от одиночества Римме Григорьевне не хотелось видеть причиной своих несчастий себя. Да, она слышала умное высказывание на этот счет, но оно ее не устраивало. Оно не вписывалось в канву ее мироощущений. Желая любви мужчины, она год за годом теряла взаимопонимание с дочкой, но долгое время это ее не беспокоило. Она считала, что та должна любить ее и заботиться, несмотря ни на что. Какие бы претензии и незаслуженные обиды ни приходилось Саше выносить, она – ее единственная дочь. Она должна быть благодарна только за факт своего появления на свет. Римма Григорьевна не знала, что поначалу Саша обижалась, а позднее научилась спокойно воспринимать как внимание, так и игнорирование с ее стороны.

С годами материнское сердце почувствовало прохладу, скрыть которую не могли дежурные улыбки, фразы о родительской любви и дочернем долге. Все переплелось в запутанную теорию с теоремами, не требующими доказательств. Саша вела себя предсказуемо, как будто и придраться не к чему, но Римма Григорьевна чувствовала себя неспокойно. Чем дальше, тем яснее она понимала, что ее планы под угрозой: единственная дочь все больше выходила из-под контроля. Так можно и не дождаться выплат по счетам.

В этом предчувствии была достаточно большая доля правды. Александра росла с уверенностью, что никому ничего на этом свете не должна. Это была реакция на долгие годы борьбы с ощущением собственной ненужности. Трудности первой любви, первого предательства, неискренней дружбы ей приходилось преодолевать без чьей-либо помощи и поддержки. В какой-то степени это ее закалило, в какой-то – сломало. В результате за спиной один фиктивный брак, другой – неудачный, разбитое сердце, два аборта и профессия психолога, благодаря которой Александра пыталась убедить себя, что ее проблемы ничто в сравнении со страданиями ее клиентов. Убегая от своих комплексов, Саша активно и довольно успешно помогала другим избавляться от «тараканов». Этот процесс настолько захватывал ее, что в какой-то момент она словно переставала существовать в своей реальности.

Ушли в прошлое детские обиды на мать, потускнели несбывшиеся мечты и первые невинные поцелуи, как и мальчишка из класса – ее первая любовь, Саша старалась изменить все, что напоминало бы о неудачах. Со временем сменила квартиру, ушла из районной клиники, открыв свой частный кабинет, меняла партнеров, влюблялась, жила одним днем, не строя планов.

В какой-то степени она вела себя по-мужски. Ей нравилась независимость, интрига нового дня. Ничего хорошего в замужестве, детях, будничных заботах она не находила. Сказала себе, что сыта семейной жизнью, и дала себе слово наслаждаться каждым прожитым днем. Она делала это в меру своего опыта, понимания счастья и удовольствий. Ей нравилась жизнь без обязательств, жизнь хозяйки, полностью владеющей ситуацией. Все, как говорится, под контролем, но одного Саша так и не смогла изменить. Римма Григорьевна вдруг вспомнила о существовании дочери. Настойчивость, с которой мать начала проявлять интерес ко всему, что происходило с ней, раздражала наверняка так же сильно, как в далеком детстве Римму Григорьевну злило желание дочери завладеть ее вниманием. Доходило до того, что Александра вводила телефонный номер матери в «черный список», но тогда учащались незапланированные визиты.