— Не могу, — сказала я.

Женщина сорвала скотч со рта.

— Куда грести? — спросила она хриплым голосом.

— Туда! — я показала вибрирующим пальцем в направлении дома.

Женщина налегла на весла, и мы поплыли возле самого берега, прячась за нависающими кустами. По дороге мы молчали. На языке вертелось множество вопросов, но после пережитого у меня не было сил говорить.

Я рассматривала женщину. Она была красивой. Абсолютно белые волосы были очень коротко подстрижены. Грязное лицо с правильными чертами: ровный нос, красиво очерченный рот, выразительные, немного жесткие голубые глаза. Кажется, она из тех людей, которых трудности только закаляют. Вон какой у нее решительный вид, и руки не дрожат! Не то, что у меня. Такое впечатление, что это она меня спасла, а не наоборот! Я сейчас, наверное, выгляжу жалко. Полный упадок сил и сломленный дух. Но что удивляться?! Я человек мирный, неконфликтный. А тут такая передряга. Пришлось даже людей избить. Я вспомнила лицо парня с лопатой. Б-р-р! Теперь он мне точно будет сниться — я художник, и разные образы часто преследуют меня.

Моя жизнь мало насыщена событиями: живопись, выставки, мирный, малоприметный муж, и опять живопись… Со мной никогда ничего подобного не происходило, да и не могло произойти. Мой образ жизни далек от страстей. Все слишком пресно, но это однообразие и дает мне силы творить. Моя страсть — живопись, которая зачастую так поглощает меня, что я с трудом возвращаюсь к реальности. Будь моя жизнь чуть активнее, я перестала бы писать из чувства самосохранения или давно бы перебралась жить в психушку — лишнюю нагрузку мой мозг просто не осилит.

Как я упоминала, у меня есть муж. Он иждивенец, давно и плотно сидящий на моей шее. Не уверена, что он когда-либо работал — это не его путь. Думаю, женитьба на мне — единственное действие, к которому он приложил усилия и которое себя оправдало. С тех пор он никогда не напрягался — он достиг своей вершины. Даже в то время я осознавала, что его «ухаживания» за мной не от великой любви, а от меркантильных интересов. Но не понимала, что я могу ему дать: на момент нашего знакомства я была малоизвестным и невостребованным художником. Я ведь могла не состояться — и тогда бы оказалось, что Кока зря старался. Хотя я мало разбираюсь в таких вещах, все равно понимаю, что его ухаживания были слишком скорыми и лишенными романтической окраски.

Всю неделю Кока приходил на мою первую выставку, целый день рассматривал картины, пил кофе из автомата и мозолил глаза. К концу недели он так примелькался, что я уже начинала высматривать его среди посетителей. И если не находила, удивлялась, куда это он исчез. Но он не исчезал навсегда, и я окончательно привыкла к его присутствию. Когда на закрытии выставки он пригласил меня ко мне же домой, я обрадовалась. В моей жизни было мало друзей и вообще не было мужчин, я была одиноким человеком. И хотя меня это не беспокоило, иногда хотелось ощущать рядом с собой живое существо. Когда-то у меня даже была собака, но она через месяц сбежала прямо у меня на глазах, примкнув к своре бродячих дворняг. И как я ни звала ее, она не захотела вернуться — наверное, я плохо за ней ухаживала. Наш союз с Кокой оказался взаимовыгодным: он с упоением бездельничал, находясь под моим материальным покровительством, а рядом со мной появилась живая, молчаливая, не стремящаяся сбежать душа. И не только его физическое присутствие было ценно для меня: Кока, как оказалось, был очень полезен в некоторых случаях. Живописью я занимаюсь ежедневно. Это и мой хлеб, и мое призвание, и смысл жизни. Но примерно раз в месяц со мной случается приступ неземного вдохновения — это что-то вроде транса, сомнамбулического, лунатического или другого ненормального состояния. За несколько часов до него меня начинает потряхивать, пропадает аппетит, я плохо слышу и воспринимаю действительность. Голова работает над образами будущего полотна, и я готовлюсь написать что-то, даже не до конца успевшее сформироваться в моем воображении: есть только идея, неясный образ, нечто эфемерное. Когда я оказываюсь в мастерской и прикасаюсь к полотну кистью, образы становятся отчетливее, и мои кисти творят как бы сами по себе. Я лишь орудие в руках высших сил, в такие моменты для меня существует только этот процесс, и неважно, сколько часов он длится — все физиологические потребности забываются. Так вот, в эти моменты Кока как верный пес сидит под дверью мастерской и прислушивается к любому шороху. И когда я высовываю голову из мастерской и говорю: «Церулеум… масло!» — он понимает, что мне нужно не подсолнечное и не сливочное масло, а масляная краска, и именно небесно-голубого цвета. Кока открывает специальный шкафчик и приносит то, что нужно. Оставлять запасы краски мне под рукой нельзя: в случае «приступа» они будут использованы почти все, так как, повторяюсь, я себя не очень-то контролирую. Именно в эти моменты я создаю что-то стоящее в прямом и переносном смыслах. Эти полотна необыкновенные, иногда сама не верю, что это я их сотворила. И покупают их у меня за огромные деньги. Последняя моя работа была оценена в пятьдесят тысяч долларов, а поскольку претендентов на нее было несколько, то купили ее за сто тысяч. Хотя и «нетрансовые» картины неплохо продаются, но за меньшие деньги. Наверное, Кока разглядел что-то такое в моих ранних работах, раз так «привязался» ко мне. Он невероятно эрудированный человек. Я так думаю, понять это непросто, так как он почти всегда молчит: его ум выдают лишь глаза и то количество книг, которое он ежедневно читает. Даже если сотая часть прочитанного осядет в его голове, он уже будет на порядок умнее многих далеко не глупых людей.

Так мы с ним и живем, наверное, не совсем нормально, не очень романтично. Скорее, как друзья, чем как любящие супруги. Но думаю, на земле нет двух одинаковых браков. Все супружеские пары живут как умеют, выстраивая отношения по своему усмотрению. Наши отношения были такими.

Мы почти доплыли до места, где было удобно оставить лодку. Я показала рукой:

— Нам туда!

Женщина кивнула.

Она догребла до берега и втащила лодку подальше на песок, хотя я из лодки еще не вышла! Я так и села обратно от удивления. Вот это силища! Нет слов! А она даже не обратила на это внимания. Женщина почти вскарабкалась на крутой склон, и только потом оглянулась. Заметив, что я все еще сижу в лодке разинув рот, она нетерпеливо махнула мне рукой. Я очнулась и поспешила за ней.

Я шла позади и незаметно рассматривала ее. Высокая, гибкая, крепкая, даже немного мускулистая, она шла пружинистой, грациозной и какой-то крадущейся походкой, как рысь или пантера. Ее красивая фигура с плавными изгибами и правда напоминала изящные контуры кошки. Нужно будет сделать с нее наброски — такое физическое совершенство нечасто встретишь.

— Как вас зовут? — спросила я.

— Кэт. Или Катерина, — представилась она.

Надо же, Кэт. То есть «кошка». Очень ей подходит. Назвать ее Катей язык не повернется — это имя к ней не имеет отношения, оно для другой женщины: пухленькой, милой и домашней. Кэт на такую не была похожа.

Она уверенно шла впереди меня будто к себе домой и оглянулась лишь только раз, когда мы подошли к поселку. Взгляд ее спрашивал: дальше куда? Я указала рукой на свой дом: