— Вы хотите сказать, что у меня слегка отшибло память?

— Что-то вроде того.

— Я могу не вспомнить, где я живу? — уточнил я. — Чем занимаюсь?

— А вы помните? — осторожно осведомилась она.

— Прекрасно.

— Ну вот видите, — сказала она, — я же говорила, волноваться не стоит.

— Но вероятность того, что я что-то забыл, остается? — спросил я.

— Да. И вероятность эта очень велика. Практически равна ста процентам. Боюсь, вам не справиться с этим самостоятельно. Поэтому, если хотите… — Она протянула мне визитку, но я проигнорировал ее жест.

— Так в чем же конкретно эта локальная амнезия может выражаться? В том, что я забуду, как приготовить яичницу?

— Вы просто не вспомните, что когда-то умели ее готовить.

— Полная ерунда, — вырвалось у меня, хотя то, что она сказала, ерундой не показалось.

— Конечно ерунда, если дело идет о яичнице. Или о каких-нибудь коньках. Вот, скажем, любили вы кататься на коньках, и это доставляло вам удовольствие. Теперь вы о них не вспомните, потому что это как раз тот кусочек памяти, который вы потеряли. Вам не придет в голову сходить на каток, потому что в вашей памяти коньки стерты. Ведь большинство наших желаний основано на памяти, согласитесь. Но здесь тоже нет ничего страшного. Потому что однажды кто-нибудь пригласит вас на каток или вы сами решите попробовать, и на льду вдруг выяснится, что вы прекрасно катаетесь. Потому что память — функция ментальная, а тело все помнит, оно память не утратило. Вы понимаете, о чем я говорю?

Теперь я прекрасно ее понимал, и понимал даже больше того, что она говорила. Я уже почувствовал то, что она облекла в слова:

— Конечно, когда речь идет о мелочах, о чем-то явном, о том, что вы можете повстречать в жизни, то память «проснется». Но у каждого человека есть некая потаенная часть, и ничего в реальном мире о ней не напомнит. Вот она-то останется для вас погребенной. И не только она, а все мысли, желания и стремления, которые были с ней связаны.

Я протянул руку за ее визиткой. Она не сразу сообразила, чего я хочу.

— Это можно как-то изменить? — спросил я.

— Гипноз, — развела она руками. — На подсознательном уровне память сохранилась. Ее нужно только извлечь.

— Вы занимаетесь гипнозом? — Я не сумел скрыть прорвавшуюся брезгливость, с которой относился ко всем, кто пытается влезть людям в головы, от цыганок до политиков.

Мисс Большие Очки совсем раскраснелась.

— Я не утверждаю, что вам необходимо пройти сеанс, — сказала она. — Но если вы вдруг почувствуете нечто странное, необычное, испытаете потребность…

Я взглянул на нее с легкой улыбкой, так, как обычно рассматриваю девочек, робко делающих мне недвусмысленные предложения, и она совершенно смешалась.

— Хорошо, — сказал я, помахав в воздухе визиткой, — как только потребность созреет, я — ваш.

В кабинете она осталась пунцовой. Я мог бы поспорить, что исполнение своего профессионального долга далось ей на этот раз нелегко.

Толстяк мой понуро сидел на диванчике и даже не взглянул на меня, когда я шел мимо. Мне стало жаль его, и, хлопнув бедолагу по плечу, я дружески ему подмигнул:

— Слушай, не парься. Хочешь, расписку напишу, что никаких претензий у меня нет?

В его глазах светилась безнадежность:

— Это с потерей-то памяти?

Я развел руками и, решив, что эта абсурдная история слишком затянулась, положил ей конец, направившись к выходу.

С Кирой мы столкнулись на первом этаже и решили, что непременно встретимся на днях обмыть мой переезд.

В жизни каждого, как бы стремительно она не неслась, есть моменты, а кому особенно везет, то не моменты даже, а месяцы или годы, когда все идет как по заколдованному кругу. Творится одна и та же история с одним и тем же нелепым концом. Проявляется вдруг абсолютная аномалия, искажая события так, что ты совершаешь бессмысленный круг, как лошадь на цирковой арене.

Мысль эту гораздо доходчивее выразил один мой случайный знакомец, дитя гор, когда, заканчивая путаную исповедь в маленьком ресторанчике на берегу Финского залива, ткнул указательным пальцем в потолок и произнес: «Если встречу, клянусь мамой, я опять сделаю это!»

Я тогда выпил гораздо более обычного, а потому слушал рассеянно и соображал вяло, тем более что от избытка чувств мой собутыльник то и дело переходил с русского на родное тягучее наречие. Но когда он поднял указательный палец, луч прожектора, лениво бродивший по залу, споткнулся о фальшивый рубин в его перстне и брызнул колючим фонтанчиком света, а потому последняя фраза произвела на меня столь глубокое впечатление. Есть во мне какая-то нелепая чувствительность ко всему, что касается стечения странных событий, снов, совпадений, и я часто готов принять их за озарение или знак свыше.

— Амиго, — язык мой заплетался, — а что именно ты сделаешь, ну, это… в смысле — опять?

Собеседник склонил голову к левому плечу, нахохлился и вдруг необычайно стал похож на ворона.

— Я сделаю то, что делал уже тысячу раз! — ответил он с горьким пафосом.

— Так что конкретно? — спросил я, остолбенело разглядывая его новые вороньи черты.

Вороны, по моему глубокому убеждению, те самые птицы, которые особенно тесно связаны с потусторонними силами.

— Я потеряю ум!..

Утром следующего дня, плохо выспавшись и еще хуже соображая, я все-таки припомнил начало разговора со своим случайным собутыльником. Если перевести его исповедь на родной язык и не принимать во внимание описаний горных пейзажей, которыми он изрядно злоупотреблял, получалось, что человек он рассудительный, трезвомыслящий и даже где-то — степенный. И так — во всем, ровно до тех пор, пока на горизонте не замаячит какая-нибудь белобрысая бестия. Тогда он «терял ум», впадал в буйство и совершал всевозможные глупости, о которых после долго сожалел, и клялся, что больше с ним такого не повторится. Но являлась следующая блондинка, и клятвам была грош цена. Рассудок его самоустранялся, или вернее — самоликвидировался, потому что хотя бы в отдаленном его присутствии никто не вытворяет тех штучек, что он выкидывал. Женщины иных мастей не причиняли ни малейших хлопот моему собеседнику, приходили и уходили, дарили тепло своих тел и сердец, а пергидрольная дива каждый раз становилась камнем преткновения.

Я задумался. Моему собутыльнику несказанно повезло хотя бы уже в том, что он знал, как выглядит симптом его бедствия, тогда как большинство людей даже припомнить не могут, с чего для них все начинается. Они просто бегут по кругу и, заканчивая очередной виток, обнаруживают себя в куче до боли знакомого дерьма. Они, конечно, не сплошь все идиоты, и многие из них делают выводы и торжественно обещают себе: «Да уж! В следующий раз буду умнее и не вляпаюсь в эту туфту!» Но когда этот самый «следующий раз» наступает, они «теряют ум» и принимаются повторять прежние глупости с такой педантичностью, будто их сокровенная цель — испоганить собственную жизнь до самого основания.