– Ферми строит реактор… – затягиваясь сигаретой, Меир рассматривал влажную карту, на штурвале бота, – а немцы оккупировали Норвегию. У них под рукой уран и тяжелая вода. Все закончится бомбой, можно не сомневаться. Вопрос, кто ее сделает первым… – Мэтью, за кофе, усмехнулся:

– Поскольку я занимаюсь учеными, мне поручили связи с лингвистами. Мы пошли путем, принятым в первой войне. Тогда индейцы занимались шифрованием, на основе своих языков. Меньше опасности, что код кто-то взломает. Мы отправили специалистов в резервации, ищем талантливую молодежь, хорошо говорящую на английском языке. Для них это шанс, – Мэтью раскурил кубинскую сигару, – вырваться из дерьма, в котором они погрязли, благодаря собственной лени и пристрастию к выпивке… – Меир велел себе ничего не отвечать.

Красивое, жесткое лицо кузена напоминало скульптуру вице-президента Вулфа:

– Только шрама на щеке не хватает, – кисло подумал Меир, – именно дедушка Дэниел придумал систему резерваций. Странно, мы его прямые потомки, а вовсе не Мэтью. Но в семьях подобное случается… – Меир, недовольно, сказал:

– Все равно не понимаю, почему мы должны шлепать по грязи, а не можем высадиться рядом… – он ткнул сигаретой в карту, – с Ден Хелдером… – Джон чистил зубы, склонившись над бортом. Прополоскав рот, он плеснул в лицо водой:

– Привык в море умываться, пока людей готовил, на полигоне. Мы по двадцать часов проводили на занятиях… – он не стал завозить Меира в Блетчли-парк, на это не оставалось времени. После известия о пропаже полковника Кроу, Лаура пришла в кабинет к Джону. Кузина положила на стол рапорт. Она просила об отправке на континент.

Джон посмотрел в припухшие, покрасневшие темные глаза. Она коротко стригла волосы, на виске блестела седая прядь. Лаура открыла портсигар:

– Мистер Мензес, – она кивнула в сторону рапорта, – пока ничего не знает. Я к тебе первому обращаюсь. И папе, разумеется, я тоже ничего не говорила… – Джон заметил упрямые морщины, обрамляющие красивые губы:

– Я не хочу, чтобы папа что-то понял, – отрезала Лаура:

– Я скажу, что уехала в Шотландию, на какой-нибудь очередной курс… – Джон велел капитану ди Амальфи остыть и вернуться к непосредственным обязанностям:

– Процедура пока не запущена, – коротко сказал он, – твой рапорт пойдет в рассмотрение. Мы сообщим о результате. Стивена ты этим не спасешь, – добавил Джон:

– Идет война, привыкай, что люди погибают. И родственники тоже. Мишель, Теодор… – он протянул Меиру коробочку с зубными порошком:

– Надо Лауре сказать, что Наримуне женился, когда мы в Британию вернемся, с Эстер и детьми… – Джон надеялся, что Меир не заметит румянца на его щеках, или спишет краску на ветер и солнце. Джону было немного неудобно говорить с Меиром об Эстер:

– Звезда его сестра. Но мы оба взрослые люди. Ей двадцать восемь, она в разводе. Она тебя не любит, – напомнил себе Джон.

– В Ден Хелдере располагалась база голландского военно-морского флота, – вздохнул Джон, – ты прав, оттуда ближе до Амстердама, но вокруг все кишит немцами. Харлинген… – он провел пальцем по карте, – рыбацкая деревня, глушь. Здесь не Америка, – он заставлял себя улыбаться, – до Амстердама всего два часа на поезде… – они пили холодный кофе из фляги.

Джон вспоминал бесконечный берег, белого песка, шорох камышей, восторженные голоса близнецов:

– Дядя Джон, змей летает… – змей, действительно, парил над мелким заливом.

Она сидела у костра, на одеяле, взятом из пансиона, следя за жарящейся макрелью. Светлые, собранные в тяжелый узел волосы блестели на солнце. Она сбросила туфли, вытянув длинные ноги. Ночью он целовал нежные пальцы, выкрашенные алым лаком ногти, чувствуя песок на губах. От нее пахло солью и ветром, кровать скрипела, едва слышно, шумело море за окном.

– Ты хорошо знаешь Голландию, – донесся до него голос Меира.

Джон откашлялся:

– Да, хорошо. Я здесь бывал, несколько раз… – сине-серые глаза кузена внимательно на него посмотрели. Джон пока не решился сказать Меиру, чем, собственно, занимается его сестра. Он только заметил:

– Насколько я знаю, Давид не дал разрешения на оформление американских паспортов, для мальчиков. Мы, конечно… – Меир, почти, грубо, отозвался:

– Я вывезу своих племянников и свою сестру. Незачем рисковать, с тем, что происходит в Германии, в Польше, с евреями, со слухами о лагерях, которые и до нас дошли. Мамзер, – выругался Меир, – меня меньше всего интересует… – Джон возразил, что слухи о лагерях могут быть просто слухами:

– У нас есть связь с поляками. По их сведениям, в Аушвице поляков и содержат. Подпольщиков, военнопленных. Никаких евреев в лагерях нет. Они все в гетто, в городах…

– Из гетто их тоже надо выводить, – пробурчал Меир, – впрочем, по словам Аарона, кузен Авраам в Израиле не останется, вернется в Европу, – Меир, искренне, надеялся, что старший брат не последует примеру доктора Судакова. Перед отъездом Меира, отец, за ужином, вздохнул:

– Кольцо, что я Аарону отдал, думаю, еще у него. Мальчику тридцать, а он не встретил никого… – доктор Горовиц, зорко, посмотрел на младшего сына. Меир вытер губы салфеткой:

– Торт от миссис Фогель, узнаю. Мне двадцать пять, папа, – усмехнулся мужчина, – мне рано о женитьбе думать. Тем более, война идет… – Джон завел двигатель бота.

Меир смотрел на серую, тихую воду.

Зная, что Ирена ждет предложения, Меир не мог заставить себя, его сделать.

Ирена преуспевала.

Девушка пела с биг-бэндом Гленна Миллера, и летала в Калифорнию озвучивать фильмы. Всякий раз, когда Меир звонил ей, Ирена, откладывая дела, ехала в скромный пансион, на Лонг-Айленде. Они с матерью поменяли квартиру. Фогели жили на Манхэттене, по другую сторону Центрального Парка.

Научившись водить, Ирена купила хорошенький форд, с кожаными сиденьями, цвета слоновой кости. Она носила дорогие платья, красила пухлые губы помадой от Элизабет Арден. От нее пахло ванилью, у нее была большая, жаркая грудь. Меир спокойно засыпал, устроив голову на мягком, знакомом плече, уткнувшись лицом в пышные, темные волосы.

– Надо сделать предложение, – вздохнул он, – Ирене двадцать четыре. Но у нее карьера… – Меир понимал, что Ирена хочет обосноваться на кухне, печь торты, и заниматься музыкой с детьми, но никак не произносил нужные слова.

Бот пошел на восток.

Меир помялся:

– Тони в Америке нет. Наши агенты, в левых кругах, ничего не обнаружили. С тех времен, когда она при Троцком обреталась, о ней больше ничего не слышали… – Троцкий пока был жив, но Меир предполагал, что изгнаннику осталось недолго. На совещаниях они обсуждали возможное убийство, но Троцкий считался внутренним делом Советского Союза:

– Что касается перебежчика Кривицкого, – добавил Даллес, – то мы его охраняем. Русские до него не доберутся. Впрочем… – босс раскурил трубку, – у них здесь и нет агентов