ртутной, из приютов неуютных,

словно дух, не упокоен в черный час кончины дня,

из оконных дыр-промоин возникает лунный клоун

отражений липкий воин, блик лампадного огня.

Этот глупый, вздорный клоун беспардонен, беспокоен,

нагло мнит, что он достоин восхищенья моего.

В упоеньи самомненья он коверкает движенья,

размножая в отраженьях неживое божество.

Он лопочет и хохочет, от меня чего-то хочет,

роет землю, словно кочет, то рыдая, то браня…

Кто ты, клоун, шут безумный? Что в зрачках твоих латунных?

Но витрины в бликах лунных отражают лишь меня.

И в рассветный грай вороний я бреду бульваром сонным,

Где за гранью дыр оконных зарождается возня.

Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным.

Уползают с тихим стоном тени прочь при свете дня.

Вот такая вот фигня.

Страна Чудес зовет болванщиков

Болва́нщик (англ. Hatter, буквально Шляпник) — персонаж из «Приключений Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла; такое имя носит в популярном в СССР переводе Н. Демуровой.

Если мир вокруг качает,

резь в глазах и в горле ком

приходи и выпей чаю,

непременно с молоком.

И раскроется кулиса,

и погаснет в зале свет

Скажет девочка Алиса

— Чистых чашек больше нет!

И уйдет по сказке дальше

дверь захлопнув невзначай.

Ты поймёшь, что ты Болванщик,

и терпеть не можешь чай.

И, отбросив прочь опаску,

дерзновенный мушкетёр,

ты нырнешь с разбегу в сказку,

как в колодец трех сестер.

Велики, малы ли двери,

просочишься и пройдешь.

Победишь любого зверя,

разберешь любой картеж.

Что нормально для мужчины,

из одних амбиций лишь,

высочайшие вершины,

насмехаясь, покоришь.

Как герой по биссектрисе

с Джомолунгмы съедешь вниз…

Но на барышне Алисе,

умоляю, не женись!

Для Алисы, милый мальчик,

даже сотню лет спустя,

так и будешь ты Болванщик.

Полоумное дитя.

Нарисуй мне барашка, пожалуйста!

Мир сложнее хромосом

и раскручен колесом.

Слов свинец в нем давит Землю

и взлетает невесом.

Кто свободен в нем, — чужой.

Кровь с клинка стекает ржой.

Он себя приносит в жертву,

заплатив за кровь душой.

По текучей по воде

бродят призраки в Нигде

и затертый образ бога,

был присыпан в борозде.

Но весною тает лёд,

солнце рыжее встаёт.

То, что было — проходило.

Завтра — новому черёд.

Непонятный, непонятный, непонятный мир

Мир безжалостен снаружи

как наждачный жесткий круг.

Совесть трет, привычки рушит,

пашет душу словно плуг.

Чтобы ты притерся к прочим,

стал удобным, как шарнир.

Потому нас всех курочит

наш ужасный прочный мир.

Мир с изнанки очень тонок

как из радуги ларец.

Что увидит в нем ребенок

не заметит и мудрец.

Не поймет его явленья

сколько лет не проживи.

Создан мир из восхищенья

и замешен на любви.

Мир непрочен, слаб и зыбок.

Здесь, на лучшей из планет,

он подобен стайке рыбок:

Были. Тронешь воду, — нет.

Тверд как камень. Мягко-ватный.

Полный света, полный тьмы.

Нестабильно-непонятый.

Как и мы, мой друг. Как мы.

Кто впервые видел Слово

Кто впервые видел Слово?

Процарапав письмена

кто стремил нас к жизни новой

где неправда не нужна?

Древний, опытный, наивный

верил он, мудроголов,

что в грядущих книгах дивных

будет много добрых слов.

Он не мог предвидеть сразу

вой газетных верных псов,

и кровавые приказы,

и наветы подлецов.

Что не сразу и не вскоре

но, освоив суть едва,

мелкий шкодник на заборе

впишет грязные слова.

Но и знай он все, наверно,

тот мудрец прошедших лет,

он отмел бы мысли скверны,

и письмён оставил след.

Ведь ценнее душ и крови

то, что бытию столпом.

Ибо мир стоит на Слове.

Устном, письменном, любом!

У тебя есть выбор

Ходят по Гее геи

не опуская голов

верно служат идее

сближения полов.

А в мрачных подвалах, бессонно,

всю жизнь не смыкая глаз

правят миром масоны,

и угнетают нас.

Всяческие дурманы

те, от которых мрут,

колят себе наркоманы,

нюхают, курят и жрут.

Гопники, СПИДа рассада,

и где-то (да что там, везде!)

педо- мазо- и садо-

мир приближают к беде.

Ханжество, жадность, злоба,

гордыня и прочая муть

скопились в достатке, чтобы

погибелью мир захлестнуть.

Но всё же каждое утро

в джунглях штата Кашмир

отшельник, безумный, но мудрый

жертвой спасает мир.

Ни благость, ни мракобесие

не победят пока.

Мир висит в равновесии

уже не годы, — века.

Вся бифуркация смыслов,

мира узлы и углы.

Шатается коромысло

на острие иглы.

Читающий строки эти!

Взвесь нынче свои мечты.

Теперь ты за мир в ответе:

стал на весы и ты.

На триптих черных фигур Малевича

Грязь черна. Проста, как клизма.

Все обделано уже.

Черен мир супрематизма.

Он внутри огромной Же.

Кто-то воет восхищенно:

До чего дошел прогресс!

Праздник духом извращенных,

отвращенных от небес

Гурт, гонимый пастухами,

повредившихся в уме.

Критик ржет над лопухами.

А "народ" опять в дерьме.

Терроризм и поэт

По следам теракта в Ницце 14 июля 2016 г. Террорист — тунисец, 31-летний мусульманин Мохамед Лауэж-Булель на 19-тонном грузовике врезался в толпу людей, наблюдавших салют. 86 человек погибли и 308 получили ранения. За несколько дней до трагедии Мохамед переслал 240 тыс. тунисских динаров (около 100 тыс. евро) своей семье в Тунисе

Зачем поэту бодигард?

Он сам страшнее ста бомбард.

Он как гепард, как леопард, -

жрёт дичь любого веса.

А террорист — простой злодей.

Он может лишь убить людей,

а душу скрасть, как Асмодей,

не может ни бельмеса.

И вот на ринге с двух сторон -

под свист толпы и грай ворон:

Сел в грузовик, набрал разгон

двуногий клон амёбы.

Напротив, в суете-сует,

толпа. Среди неё — поэт

творец, мудрец, аскет, эстэт,

уже у грани гроба.

А в жарком небе гром петард!

И вот — бессильны сто бомбард

Молчат гепард и леопард,

лишь ярость сжала скулы.

И