Вернее, уже бывший парень…

Рядом с Марком тут же материализуется один из этих шкафов, затянутых в черное. Он размахивается, будто хочет ударить автоматом по лицу, и парень сразу отшатывается, закрывается, почти падает на спину. Мужчина хмыкает, он явно доволен произведенным эффектом.

— Персонал – к бару, остальных – на стулья, — вопрос Марка остается без ответа, а этот тяжелый, властный голос дает распоряжения прямо надо мной.

Все тут же приходит в движение.

Трое террористов остаются на месте, остальные тащат официантов, поваров к указанному месту. Люди спотыкаются, спешат пройти, чтобы не навлечь на себя гнев тех, кто носит оружие.

Липкий страх становится удушающим, я ощущаю, что еще немного и что-то может рвануть, пойти не так. Сама держусь из последних сил, чтобы не завизжать от ужаса.

Кэндис, которая сидит прямо напротив меня, зачарованно глядит вверх, на того, кто раздает тихие, но весомые команды. С удивлением отмечаю, что в ее глазах, помимо страха, есть еще что-то… Господи, что это? Интерес? Возбуждение? Чертова нимфоманка.

Словно в подтверждение моих мыслей, она чувственно облизывается. Горло тут же сдавливает спазм. Меня сейчас точно стошнит, что она творит?

Я шикаю, пытаясь привлечь ее внимание, показать, что такое поведение не уместно в том месте, где тестостерон буквально можно резать ножом. Если где-то чиркнет зажигалка, все взлетит к чертям, одно показательное представление мужчины с женщиной, и может начаться страшная вакханалия.

Перед глазами пробегают ужасающие картинки того, что с каждой из нас могут сделать, дышу часто и рвано. Дергаю головой, будто бы решая, куда можно сбежать. Но все входы и выходы заставлены этими людьми в черной форме без нашивок. Даже возле окон стоит по одному человеку.

Кэндис чуть приподнимается на коленках, делает губы уточкой, сводит руки вместе, чтобы грудь с высоты этого террориста смотрелась выгоднее.

—Кэн! — шиплю я, не выдержав, пытаясь ее одернуть.

И тут же слышу сверху сдавленный смешок.

Она же даже не обращает на меня внимание. Подмигивает.

Эта дура подмигивает какому-то мужику!

Неверяще откидываю голову назад и вижу, что этот человек смотрит прямо на меня. Он тоже во всем черном, похож на всех тех, кто рассредоточился по залу, выполняя его приказы. С одним отличием: на нем нет увесистого бронежилета, и вместо шлема на нем только черная балаклава.

Его глаза, огромные, черные, смотрят прямо на меня, и я даже вижу свое отражение в его глубине: маленькая куколка в плиссированном голубом платье, как Мальвина.

— Первый, все готово, — говорит кто-то ему рядом, и наш контакт глазами тут же теряется. Слава Богу.

— Персоналу связать руки. Стянуть одной веревкой, конец веревки привязать к балке, — голос командира этой шайки уродов глубокий и бархатный. Он говорит так просто, словно не распоряжается сейчас нашими жизнями, а заказывает в Макдональдсе завтрак. — Гостей привязать к стульям.

— Есть, — отвечают ему, вытянувшись в струнку.

Я горблюсь, скукоживаюсь, готовлюсь к тому, что сейчас меня схватят за руки и поведут к стульям, которые уже притащили из –за столов к краю танцпола.

Этот, которого назвали Первым, вдруг делает шаг вперед и оказывается прямо между мной и Кэндис. Он проводит пальцем по ее подбородку и девушка подобострастно следует за его движением. Она вся меняется на глазах, становится как собачка, которая увидела своего хозяина, вот только хвостом не машет и не скулит. Хотя, кажется по ее виду, что слюноотделение у нее повысилось очень и очень сильно.

Я же смотрю сбоку и хочу провалиться, стать невидимкой.

Этот мужчина реально огромный. Даже без бронежилета видно, что его тело – просто машина для убийств. Руки в черной водолазке настолько накачанные, что больше похожи на трубы, спина шире, чем моя двуспальная кровать, а ноги, расставленные на ширине плеч, демонстрируют вес и устойчивость хозяина.

— Пойдешь со мной? — спрашивает он у Кэндис своим бархатным голосом, и она облизывается снова, как дура, кивает, прикрывает глаза, будто уже возбуждена от одного его вида. — Точно?

Он будто забавляется – ему явно нравится, что она почти течет, шалава.

— Вставай, — командует он ей, она с готовностью вскакивает, оправляет свое короткое платье, делает шаг к нему. — Тут есть много мест, чтобы поразвлечься.

И вдруг он поворачивается ко мне, дотрагивается пальцем до моего плеча, тут же его одергивает, как только понимает, что привлек мое внимание. А меня…меня буквально прошибает пот от этого касания, внутри разгорается ураган эмоций, начинает колотить, но самое странное, что природа этого чувства мне не известна. Одно я вижу точно – это не животный ужас.

— Ты тоже, прИнцесс, вставай. Развлечемся втроем.

— Детка, — тянет руку ко мне мама, когда мы втроем проходим мимо. Ее тут же подхватывает под руку мужик с автоматом, тянет к стулу.

Сквозь пелену слез я вижу, что половина моих подружек уже сидит на стульях с высокими спинками, со связанными спереди руками. У кого-то видны подтеки туши, кто-то успел размазать яркую помаду по лицу. Стива в это время террорист привязывает веревкой к стулу, заклеивает рот серебристым скотчем.

Как ни странно, но даже сейчас, когда я чувствую, что меня ведут на Голгофу, при виде своего трусливого бывшего чувствую какое-то удовлетворение. Представляю, как тянет кожу на лице от клейкой ленты, и желаю, чтобы террорист резко сдернул ее со рта, чтобы парень ощутил резкую боль.

— Иди, — подталкивает меня в спину Первый, и я тяжело вздыхаю. Ноги на высоких каблуках не слушаются, они затекли от долгого сидения, меня почти мотает из стороны в сторону. Кэндис он привлек к себе, к своему бедру, и я рада, что иду впереди и не вижу этой отвратительной картины. Не думала, не ожидала, что моя подруга окажется такой непроходимой тупицей!

Я даже представить не могу что этот мужлан сейчас сделает с нами. Сначала с ней, а потом со мной! Руки бессильно сжимаются в кулаки, и я даже не нахожу в себе сил дать какой-то ободряющий знак маме, которая заливается беззвучными слезами, дергаясь от того, что ее тоже привязывают к стулу.

Но как только мой взгляд падает на внушительное оружие в руках террористов, вдруг думаю, что мы с ней, возможно, видимся в последний раз. Представляю, насколько это жалкая и противная картина – видеть сломленную страхом единственную дочь с размазанным макияжем на лице, которую уводит какой-то огромный качок.

И я распрямляю плечи, гордо поднимаю подбородок, напрягаю колени, чтобы не дрожали. Я не смотрю по сторонам, лишь на мать, подмигиваю, тут же отворачиваюсь и гляжу только вперед, чтобы, не дай Бог, не пересечься с кем-нибудь их этих отморозков взглядом.

И слышу за спиной утробное рычание. Довольное утробное рычание. Надеюсь, это реакция на какие-то ласкательные движения бестолковой Кэндис, прижатой к сильному и мощному бедру, но никак не на фальшивую демонстрацию моего несгибаемого духа.