от многочисленных учеников 1 сентября, а когда эти цветы увядали, на помощь в оформлении дома приходили яркие кленовые листья. Еще в детстве бабушка научила ее сохранять их резную ладошку разжатой: достаточно просто прогладить горячим утюгом. Правда, при этом слегка блекнут краски, но зато форма остается навсегда. Иногда она даже украшала такими листьями не только кухню у себя дома, но и школьный класс, аккуратно закрепляя их в имитации кружения на гладкой поверхности шкафа (чтобы потом можно было без последствий снять) и стараясь заодно (целях просвещения) придерживаться спирали Фибоначчи.

Зимой же ничего не нужно было придумывать: главный и самый правильный аксессуар – это новогодняя елка. Искусственная, чтобы не убирать хвою, но нарядная и обильно украшенная по-советски: разноцветными и разнокалиберными игрушками и пышной пеной мишуры. Тут, пожалуй, она немного отступала от стремления во всем к строгой симметрии, потому что, уже зная об элегантных однотонных елках, которые красовались в европейских интерьерных каталогах, не стала исправлять немного как бы всклокоченный дизайн елки советского детства. Тем более что елочных украшений у нее было предостаточно. Были среди них и новые шарики (конечно, подаренные кем-то из подруг), и старые, почти старинные игрушки, некоторые из которых были сделаны руками все той же бабушки – большой мастерицы и выдумщицы. Эти уникальные и уже весьма потрепанные гномы, солдатики, зайчики и белки, вырезанные из картона и либо оклеенные цветной бумагой, либо просто раскрашенные цветными карандашами, были сделаны, наверно, еще во времена папиного детства. Поэтому Вера Викторовна, естественно, считала недопустимым вешать вместо них новодел.

Все свои полвека (если не считать безмятежного детства, конечно) Вера Викторовна жила одна и была совершенно этим довольна. Замуж она не то чтобы не хотела: она была бы не против, если бы нашелся подходящий для нее мужчина, но такой на ее пути не встретился, а за неподходящего выходить было неправильно.

Когда-то в молодости она еще находила уместным отвечать на ухаживания. Первого молодого человека звали Роман, он был однокурсником одного из Маринкиных кавалеров, и познакомились они при вполне приличных обстоятельствах: в гостях у Лены (потом, правда, выяснилось, что вечеринка была устроена специально для их знакомства, но Вера нисколько не расстроилась, потому что считала такой способ гораздо надежнее транспортного). Встретившись с ним два или три раза Вера сделала для себя неутешительный вывод, что он не понимает элементарных правил этикета (на первое свидание явился без цветов), ест без ножа и к тому же – о ужас! – интересуется уфологией, что в строгом научном мире Веры было едва ли не смертным грехом. Продолжать с ним встречаться, а тем более выходить за него замуж было недопустимо. Поэтому Вера с абсолютным ощущением собственной прозрачной правоты прямо и без всякого стеснения сообщила Роману о своем отрицательном решении относительно его кандидатуры в мужья, а заодно, конечно, рассказала о вреде лженаучных увлечений и научила держать в руках столовые приборы. Про цветы решила не упоминать, разумно посчитав, что подобное замечание может быть воспринято как указание на материальную несостоятельность жениха, что, в ее понимании, было бы крайне бестактно. В ее глазах он был настолько неразумен, что даже жалок.

Шли годы, и она понимала, что любая нормальная женщина должна иметь детей: таков закон жизни.

На ее пути встретились еще пара мужчин, которые достаточно близко подошли к границам ее суверенного мира. Один из них, Александр, ей даже очень сильно нравился: он был высок, строен и пах сыростью (он жил в полуподвальной комнате, где вещи никогда до конца не просыхали, и этот запах стал ей необъяснимо приятен). Александр покорил ее своей уникальной способностью быстро и безошибочно производить в уме арифметические действия.

Впервые они увиделись на свадьбе Маринки, где он был одним из приглашенных со стороны невзрачного жениха и запечатлелся в ее сознании мгновенным подсчетом предполагаемой подаренной суммы, на которую могут рассчитывать молодожены. Результат был получен путем выведения среднего арифметического из нескольких первых конвертов и умножения на общее число гостей. Сами по себе расчеты были элементарны, но весь фокус заключался в скорости. Вера еще даже не успела прикинуть пресловутое «дано», а у него уже был готов ответ (правильность которого она, несомненно, потом проверила уже в доступном для нее темпе). Второй раз они увиделись ровно через год, как раз на первой годовщине все тех же молодоженов, которые к тому моменту уже успели друг другу порядком надоесть. Оставленный на пленке ее памяти негатив образа Александра как бы проявился в готовый снимок. В тот вечер он пошел ее провожать.

Так начались их встречи, которые продолжались почти три месяца: они ходили в кафе, гуляли по бульвару, держась за руки и даже целовались. И эти поцелуи были для нее совершенно новым ощущением. Они погружали ее в состояние внезапного беспамятства, когда наступает какая-то вакуумная мгла, а потом вдруг ты открываешь глаза и с удивлением видишь листву, которая шелестит на ветру, и траву со всем ее многообразием оттенков зеленого, и близко-близко его лицо, которое уже кажется родным, как отражение в зеркале. И вроде бы Вера чувствовала себя счастливой, но ей все равно казалось, что это мнимое счастье вызвано лишь зовом плоти и намеренно одурманивает ее наркозом влечения, чтобы она не ощущала уколов сомнений. И как тончайший и, казалось бы, тихий писк комаров в темноте мешает уснуть, так эти сомнения, все-таки проникая даже сквозь полупрозрачный полог чувственности, не позволяли ей полностью отдаться своей любви.

Вера была не уверена в том, что ее чувства достаточно глубоки. Кроме того, она сомневалась и в его взаимности. Александр был приезжим – из Ярославля. А вдруг он просто позарился на ее прописку? А вдруг, став его женой, она пропустит более подходящий для нее вариант? Ведь его учеба в каком-то невразумительном, по ее мнению, институте управления, к тому же на вечернем отделении, вряд ли могла обеспечить ему хорошее образование, а его провинциальное происхождение не позволило ему с детства впитать насыщенный настой столичного культурного досуга, который был для нее всегда основным источником наслаждения и который она считала обязательной составляющей полноценной жизни.

Кроме того, он начал уже вести себя слишком настойчиво, неправдоподобно пылко объясняясь в любви и намекая на длительное воздержание. А вдруг он и вовсе встречается с ней только ради постели?!

Она так боялась сделать роковой неверный шаг, что решила с ним порвать.

В ночь перед запланированным расставанием она сильно плакала, но это только придало ей сил: слезы очищают от сомнений.