на полгода пустеют. Хозяева в степи. За хозяйством присматривают пара-тройка слуг или вообще какой-нибудь оставленный невольник. Начинается совсем другая жизнь, не то что зимой. Известное дело, кот из дома – мыши в пляс. Оставшиеся полновластными хозяевами городских пенатов слуги живут привольно. Можно спать, когда хочешь, есть, что захочешь, водить гостей. Денег хозяева оставили – нужно закупать на зиму припасы. Лето ведь время самое горячее, торговое.

На место отбывшей придворной знати наезжают купцы. Едва начнёт спадать половодье на великой реке, придут караваны с севера: из Руси, из Булгара. На пристанях не протолкнуться. Из-за Бакинского моря приплывут корабли персов, арабов, шемаханцев. Наедут франки из Крыма, греки из Константинополя и Трапезунда, армяне, евреи. Из великой степи придут хорезмские караваны. Закипят сарайские базары. Самая золотая пора для торговцев и ремесленников, посредников-миянчи, менял, хозяев харчевен и постоялых дворов.

С купцами приходят новости со всего света, товары, от обилия которых разбегаются глаза.

Придёт зима, уплывут корабли, уйдут караваны. Вернутся из степи хозяева. И какой-нибудь «господин Балобан», который летом с важным видом закупает на базаре припасы на зиму, а потом лениво играет в тенёчке в нарды с приятелями, снова станет простым невольником, который и на базаре-то появится, только носильщиком при приказчике.

В ханском дворце остаётся всего несколько слуг и небольшой отряд нукеров во главе с эмиром. Служба не тяжела. Стоят на воротах и объезжают город, всё больше окраинные заставы. Оставляют на лето больше ветеранов, которым уже тяжело мотаться по степям. Некоторые из них рубились ещё под знамёнами хана Тохты.

Даже городской Диван на лето пустеет – судьи тоже уехали с ханом. Для разбора дел оставляют только пару яргучи – знатоков Великой Ясы. Вполне достаточно. Обычно все вопросы решают приходские или базарные старосты, мусульмане ходят к своим кади. В Диван идут только с особенно важными вопросами или когда кади и старосты не могут между собой договориться. Летом это случается редко. Пора горячая и народу по судам таскаться некогда.

Вот и сейчас в Диване было малолюдно. У входа молча глядели на площадь двое стражников и диванный писец-битакчи, а в глубине двое седобородых яргучи от нечего делать переговаривались с главным городским кади. Он тоже обычно присутствовал в Диване, потому, что чаще всего среди жалобщиков были мусульмане. Или вопросы касались каких-нибудь мудрёных хозяйственных проблем, до которых Великой Ясе дела не было. Несмотря на ранний час учёнейший Бадр-ад Дин выглядел усталым. Видно яргучи ему посочувствовали, потому что кади старательно объяснял им причину своего усталого вида.

– Эта ночь называется ночью могущества и предопределения. В эту ночь Всевышний принимает решение о судьбах людей на следующий год. От заката до рассвета правоверный должен проводить в молитве. Сказано: «Они свои постели оставляют и взывают к Господу своему в страхе и надежде». Видели, какой особенно нежный рассвет был сегодня?

Яргучи уважительно молчали. Они уже привыкли, что у мусульман целый месяц идёт пост, и кади не пьёт с ними чай. Благочестивый человек. Сейчас, когда стоят самые длинные дни в году и самые короткие ночи, трудно воздерживаться от еды и питья в светлое время. А теперь вот всю ночь провёл в молитве. Не зря хан Узбек возлюбил мусульман, всячески их ласкает и даже сам любит именовать себя султаном. По ихнему.

Раскрылась дверь, идущая в Диван со стороны дворца, и стражник объявил о прибытии эмира. Все встали. Важно положив руку на рукоять сабли, вошёл эмир в сопровождении своего помощника-наиба. Почтительно приветствовали друг друга. На вопрос о новостях битакчи ответствовал, что с утра есть только жалоба от мусульман одного из приходов. Сегодня ночью некий франк, по всему видно пьяный, приставал к женщинам, идущим по улице в гости. А потом вломился во дворик, где они с соседками ужинали и бросил им на стол свиную ногу.

Яргучи осуждающе кивали. Явное богохульство, а, значит подлежит суду по Ясе. Да ещё и стороны принадлежат к разным верам. Уже послали за жалобщиками и свидетелями. Дело, конечно, из ряда вон выходящее, но, может, удастся помирить стороны, не раздувать скандала.

Новость неожиданно заинтересовала эмира. Он быстро повернулся к наибу и сказал:

– Слышал?

Тот молча кивнул.

– Дождись-ка этих жалобщиков.

Судьи переглянулись. С чего бы это? Может новый указ какой пришёл насчёт веры? Франки в последнее время так и вьются при дворе.

Ждать долго не пришлось. Жалобщики явились, едва эмир скрылся за дверью. Это был один из приходских кади, с двумя богато наряженными женщинами и толстым стариком в шёлковом халате с расшитым бухарским поясом. В отличии от Бадр-ад Дина все они были очень бодры и не выказывали не малейшего признака бессонной ночи и усердного месячного поста. Судя по их виду они, напротив, были полны сил и желания ринуться в бой.

– Мы взыскуем к высокому правосудию, – начал кади. – Вот эта почтенная женщина, Таифа, жена купца Сулеймана, говорит, что вчера ночью к ней приставал пьяный франк и хватал её за руки и платье.

Началось разбирательство. В ходе которого выяснилось, что незнакомец не только приставал к женщинам, но и, получив отпор от кротких и благочестивых постниц, вернулся со свиной ногой и ворвавшись во двор, где они с подругами мирно разговлялись финиками и лепёшками, бросил им на стол свиную ногу. После чего скрылся во мраке ночи. Один из яргучи даже поинтересовался – где нога? Нужно было принести, улика как-никак? Его поддержал Бадр-ад Дин. Не обязательно ведь хватать руками запретный для правоверного предмет, могли бы накрыть его мешком. Не дворцовую же стражу посылать?

В этот момент в разговор вступил почтительно молчавший до этого наиб:

– Если мне будет позволено, я хотел бы задать вопрос. Как выглядел этот франк? Во что одет?

Кади и толстый купец повернули головы к разгорячённым женщинам:

– Давайте, рассказывайте поподробнее.

– Плащ на нём был. Дорогой такой, вышитый. Тёмный. То ли синий, то ли серый – темно было не разобрать. Но, дорогой, сразу видно. Шитьё так и блещет. Сам молодой такой, без шапки. Волосы пострижены вот так, – Таифа показала рукой, как был пострижен иноземец.

На губах наиба заиграла недобрая улыбка. Обращаясь к женщине он тихо спросил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:

– Этот почтенный господин твой муж? Ревнивый, наверное?

Таифа непонимающе захлопала глазами и кивнула.

– Много мужчин в доме было в эту ночь? Считая слуг и невольников?

Не понимая к чему клонит наиб, женщина принялась оправдывать мужчин:

– Они все были на другой стороне дома. Здесь сидели одни женщины. Пока мужчины прибежали, этот безумный уже убежал. Где же его поймаешь среди ночи? Мы кричали, звали караульных, соседи повыбегали, но он, как сквозь землю провалился?

– Почтенный кади подтверждает слова свидетельницы, что франк провалился сквозь землю?

Елейный голос звучал пугающе и ответа не последовало. Внезапно наиб резко выпрямился и громко заявил:

– Если почтенные судьи не возражают, я хотел бы попросить этих добрых женщин пройти со мной во двор и подтвердить, тот ли человек, которого я покажу, приставал к ним этой ночью?

Даже бывалые яргучи удивлённо развели руками. Где это видано? Не успел человек подать жалобу, а виновного уже схватили и привели в суд? Воистину ханская стража всесильна. Все вышли во двор. Наиб подвёл женщин к рогоже, лежавшей на земле и поднял её.

– Он?

Женщины в ужасе отшатнулись.

– Вроде… Темно было. Плащ спутать трудно, да и на лицо… вроде. И волосы…

Повернувшись к приходскому кади наиб грозно спросил:

– Значит вы говорите, что этот человек провалился сквозь землю? Посреди улицы полной разъярённых людей? Так вот! Его задушили и пытались тайком увести тело к реке. Какого удовлетворения вы требуете от Дивана за нанесённую вам обиду?

III. Бонифаций из Матреги

На бедного Сулеймана было жалко смотреть. Лицо его стало красным, а глаза выпученными, как у варёного рака. По щекам толстяка струился пот. Бадр-ад Дин между тем обратился к приходскому кади:

– Ты опросил свидетелей? Или