Мне, если честно, страшно до жути, но у нас осталось всего два с небольшим месяца, и я хочу сделать все, что от меня зависит. Свой путь я прошла, теперь настала твоя очередь. Ты тоже постарайся сделать все возможное. Уверена, что мы еще встретимся.

С любовью

Катрина Шегри

Альберт не понял почти ничего из прочитанного. Он снова посмотрел по сторонам: впереди плато обрывалось в пропасть, за которой на фоне алого горизонта чернели силуэты мельниц, а позади оно упиралось в громадный, вмонтированный в скалу механизм с зеркальными лопастями.

– Это, наверное, сон, – пробормотал Альберт. – Мы вчера говорили про Ветродуй, и теперь он мне снится… Правда же? Проснись! Проснись!

Он несколько раз стукнул себя кулаком по макушке. Было больно, но не помогло.

Альберта пробила запоздалая дрожь. Такая сильная, что аж зубы застучали и листок затрясся в руке. Еще раз охватив быстрым взглядом пространство вокруг себя, Альберт впился глазами в серые буквы. В этот раз он понял из письма гораздо больше, и ужаливший его испуг, яд от которого мгновенно разошелся по телу жаром, заставил Альберта вскочить на ноги.

– Рина! – крикнул он, глядя на неподвижный механизм. – Ри-и-ина-а-а! Я тут! Это я!

Он даже попрыгал и помахал руками, словно стоял на берегу необитаемого острова и увидел на горизонте корабль. Не дождавшись ответа, бросился к камню, где шелестела книга, но в первую очередь схватил не ее, а старую подранную сумку, внутри которой обнаружил единственный целый карман, а в нем – дедушкины часы.

– Мама! Пап! Вы тут?

Стрелки встревоженно закрутились.

– Нет, только не это… – Вот теперь до Альберта дошло окончательно. – Рина-а-а! – снова крикнул он в пустоту и замер, прислушиваясь.

Было тихо. Исчез даже ветер, трепавший страницы. И ни одна зеркальная лопасть не дрогнула. Альберт открыл книгу в надежде отыскать в ней подсказки, но все листы оказались пустыми. В отчаянии он швырнул ее обратно на камень. Потом присел на корточки, сжимая в одной руке часы, а другой схватившись за голову со спутанными рыжими вихрами. Но от этого легче не стало, и Альберт, спасаясь от жутких мыслей, подбежал к Ветродую и принялся колотить металлическую лопасть с криком:

– Эй ты, чокнутый старикашка! А ну выпусти мою сестру! Рина! Рина! Я тут! Подай мне какой-нибудь знак! Это я, Альберт!

Он замер, тяжело дыша, готовый надумать себе какой угодно звук, только бы не оставаться в этом одиноком безмолвии, но шум раздался не со стороны Ветродуя, а с противоположной. Альберт боязливо направился к краю плато. Необъяснимая тревога не давала ему двигаться быстро, словно он уже знал, что именно увидит внизу.

Подобравшись к обрыву, Альберт снова опустился на корточки и преодолел остаток пути почти ползком. У самого края стала видна каменная лестница, а далеко внизу боролись между собой бесформенные существа, похожие на куски грязи или огромных червей. Они копошились в кустах у подножия скалы, что-то вырывали друг у друга, сталкивались с лязгом и грохотом. Альберт отпрянул. Дрожь пробрала его с новой силой, заставив вцепиться в плечи обеими руками.

– Рина! – всхлипнул он, вернувшись к Ветродую. – Выходи оттуда! Выходи! Эй! Что мне делать? Как тебе помочь? Рина!

Он взялся перечитывать письмо, надеясь каким-то чудом отыскать там ответы и новые смыслы. Закрапал дождь, крупные капли, падая на бумагу, соскальзывали с нее, как с брезента, и совсем не промачивали, чего не скажешь о пижаме Альберта. Внезапный ветер снова выхватил у него листок и медленно, словно дразнясь, стал увлекать к краю плато, где начиналась лестница.

– Стой! – потянулся за ним Альберт.

Для него в этом послании уже не было смысла, но прямо сейчас оно оставалось единственной ниточкой, которая связывала его с сестрой, и Альберт не мог ее упустить. Он побежал следом, и, когда застыл на краю плато, испугавшись высоты и тварей внизу, листок замер вместе с ним. Альберт запоздало понял, что это не игра ветра – кто-то его ведет.

Он сглотнул подступившие слезы и выдал единственное, что пришло ему на ум:

– Рина, сестрица, это ты?

Листок снова уплыл чуть в сторону: туда, где начиналась лестница. Ступени были покрыты бурыми пятнами – кровь?! – и Альберт не хотел спускаться по ним, но за поворотом стало видно, что лестница заканчивается проходом внутрь скалы.

«Я насмерть замерзну, если не найду укрытие, – подумал Альберт, зажав часы в зубах, чтобы освободить обе руки, и хватаясь за стальные петли. – И, если дождь все сильно намочит, я могу свалиться отсюда».

Волосы, которые он решил отрастить ради модной стрижки, лезли в глаза, но Альберт боялся смахнуть их, потому что для этого пришлось бы отцепить одну руку от петли, а ступени уже стали скользкими, и дождевая вода, размывшая темные пятна под ногами, подтвердила опасения – это была кровь. Кто-то раненный – Рина?! – бежал вверх по ступенькам, спасаясь от того, что подстерегало его там, в темноте. Или же, наоборот, человек спустился вниз и укрылся в пещере?

На мгновение страх заставил Альберта замереть, но листок – белое пятнышко, едва различимое сквозь пелену туманной мороси, – все еще ждал в проходе, и Альберт выбрал двигаться вперед. Вблизи стала видна дверь со штурвальным запором, болтающаяся на одной петле и такая покореженная, словно в нее ударяли молотом с внутренней стороны.

– Рина, куда ты меня ведешь? – Альберт вглядывался в кромешный мрак впереди, в котором уже пропало письмо, но ничего не мог там увидеть.

Дождь заливал глаза, возившиеся далеко внизу чудища окончательно превратились в комки грязи и веток. Делать было нечего, и Альберт вошел в темный проем.

Глава 1. Игра в «День-ночь»

Нога снова болела. Поджившая в иллюзорном мире, в реальном она осталась в том же состоянии, в каком была, когда Рина вошла в Ветродуй. Поэтому третий виток истории начался с напоминания о том, что все не задалось с самого начала. Это было так горько, что Рина ничего толком не видела из-за слез. Пейзаж перед глазами расплывался, и от страха оборвалось дыхание, когда в нее с разбегу ударилось что-то рыжее и тоже ревущее. Вместе с ударом слезы пролились на щеки, зрение прояснилось, и Рина увидела вихрастую макушку цвета куркумы. Точнее, сразу две макушки. Волосы на голове брата вихрились в двух местах, как у папы, отчего причесать и уложить их было той еще морокой.

– Ри-и-ина, – выл