Трижды всё пересчитав, я убедился, что деньги эти реально мои, без обмана и подвоха. «Ничего себе! На ровном месте такая куча бабла!» – подумал я и купил себе не санкционированную бытовыми нуждами бутылку пива.

И так прошли целых две недели. Ежедневно я убеждался, что заработал почти столько же, сколько выдавал Барыге. Не понимая, что происходит, я припрятывал изрядные суммы в заначку и – вы не поверите! – каждый день покупал себе бутылку пива. Потом сезон торговли луком закончился, и Барыга исчез с горизонта, а я снова остался без работы и снова начал помогать матери таскать мешки.

Вы спросите – откуда же падали мне эти непонятные деньги? Проще всего было бы объяснить это божьим промыслом, но, увы, в наше время бог крайне редко заглядывает на эту планету, да и не верю я в него. О происхождении сумм я догадался в последний день своей славной торговли, буквально за несколько минут до последнего отчёта Барыге.

Помните, я упоминал о пластиковом тазике? Так вот – тазик сей весил около четырёхсот граммов. А в промозгло нищих Кулебяках мало кто покупал более двух кило лука. А теперь представьте – с каждой продажи я имел навара целых четыреста граммов! Четыреста граммов репчатого лука, ценою в три рубля пятьдесят копеек… Сейчас вспоминать об этом грустно.

Самое удивительное было не в этом тазике. А в том, что въедливым кулебякским бабулькам ни разу не пришло в голову просто перевесить покупку на контрольных рыночных весах. Я склоняюсь к мысли, что дело было в той самой несчастной луковице, которую я всегда с улыбкой добавлял сверху веса. И каковая, в конце концов, перевешивала чашу в мою пользу, притупляя бдительность этих престарелых церберов с авоськами.

Поняв суть дела, я уяснил себе вывод: не стоит быть мелочным и жадным. Не надо. Жадность сгубила не одного фраера. Эту луковую историю я запомнил тогда на всю жизнь. И принесла она мне несравнимо больше дивидендов, нежели был бы я рвачом и стяжателем.

Как-то раз, делая очередной заход на склад за мешками сахара, вместо обычного завскладом я обнаружил там какого-то неизвестного мне мужика. Здоровенный, лет сорока, в засаленном тренировочном костюме, с толстенной золотой цепью на бычьей шее и откровенно бандитской физиономией. Он смачно жрал арбуз, прочно вцепившись пальцами в корку, вытирал рукавом стекающий по физиономии сок и совершенно по-свински сплёвывал косточки прямо на пол. «Фу, блин, мерзость какая», – подумал я, отвернулся и начал грузить мешки в тачку.

– Ну, чего, щегол, тяжело небось? – боров смачно рыгнул и ехидно подмигнул мне.

– Да ну, что ты, – в тон ему ответствовал я. – Это же легче лёгкого. Попробуй сам, если не веришь. Полцентнера всего, ерунда какая.

– А чо, и попробую, – неожиданно ответил мужик, вытер ладони о треники и легко, как пуховые подушки, небрежно набросал на заскрипевшую тачку пять мешков.

– Ты в своём уме, дядя? А переть на рынок двести пятьдесят кэгэ кто будет? – я сам весил тогда шестьдесят пять, немногим более одного-единственного такого мешка, и возил, соответственно, не более трёх штук зараз. Мужик оглядел меня с ног до головы и сконфуженно почесал затылок.

– Да, в натуре. Ну, да чего уж теперь. Не обратно же их выкладывать. Примета плохая. Не ссы, пацан, я помогу. На тебе ключ, двери запри.

Видимо, первое впечатление о нём у меня сложилось несколько ошибочное. Склад находился примерно в полукилометре от рынка. Мужик без труда, одной рукой влёк тачку за собой, и мы неспешно беседовали.

– Тебя звать-то как, щегол?

– Евгением. А тебя?

– Меня Вован. Ты Ольги сын, что ли?

– Угу. А ты-то откуда её знаешь?

– Да знаю… я всех тут знаю. Ты ж сидел вроде? За что?

– Да так. Сумку на вокзале украл. Бомжевал. Жрать хотелось.

– Чего, совсем худо в чуркистане твоём было, что в Москве бомжевать сказкой казалось?

– Ну… да, не сладко. Слушай, Вован, а откуда ты все это знаешь? Мент, что ль?

– Да не, не мент я, не ссы. Чего по рынкам-то ошиваешься? Молодой, не дурной вроде.

– Видишь ли, Вован, в городе довольно напряжённая ситуация на рынке труда.

– Чо-чо? Ты проще говори, чего ты… как нерусский, – мой собеседник, видимо, не привык «базарить по беспонту».

– Я говорю, работы нет никакой.

– А, ну да. Херово сейчас тут у нас с этим делом. Бухаешь?

– Вообще не пью спиртного. Ну, бутылку пива иногда. – Я не врал, тогда я действительно совсем не употреблял алкоголя. В солнечном Туркменистане в ходу были совсем другие способы расслабиться – анаша и её производные, а также терьяк – опиум-сырец. Водку в Туркмении почти не пили. А в Кулебяках мне было не до алкоголя, прокормиться бы.

Тут мы дошли до рынка. Мать обернулась, увидела нас и… ахнула.

– Здравствуйте, Владимир Викторович, – она даже, кажется, чего-то немного испугалась.

– Здравствуй, Оль. Принимай товар, – и мужик с той же лёгкостью снял мешки с тачки. – Бывай, Женёк, – махнул мне рукой и растворился в толпе.

– Женька, чего ты ему наговорил? Что с ним случилось-то вообще? – мать была в полном изумлении.

– Да ничего вроде. Так, мужик просто помог дотащить мешки…

– Да что ты, – прервала меня мать, всплеснув руками. – Это же сам Синдеев был! А он так запросто разнорабочим на базар мешки таскать не помогает!

Я остолбенел. Синдееву принадлежала тогда добрая половина города. Несколько магазинов, какая-то автобаза, несколько пилорам и один из самых лучших в городе баров – «Собеседник». Ну, возможно, это сказано сильно, баров всего-то было тогда в Кулебяках три штуки, но дело было даже не в этом. А в том, что Синдеева, в прошлом матёрого и кровожадного местечкового бандита, страшно боялся весь город. И если бы я знал, что за деятель пожирает на складе арбуз, то уж точно пересидел бы это время мышью где-нибудь в кустах. Но всё оказалось не так страшно – через пару недель я был вызван к Викторычу в «офис» на разговор.

Офис представлял собой пугающе огромное, полупустое помещение на втором этаже здания, в котором располагался один из синдеевских магазинов. Синдеев сидел за видавшим виды конторским столом советского образца, на старом скрипучем стуле – офисной мебели в Кулебяках отродясь не водилось – и поедал грецкие орехи, с хрустом давя скорлупу между большим и указательным пальцами. На нём была засаленная, растянутая футболка, поверх неё синий двубортный пиджак, снизу – зелёные тренировочные штаны с пузырями на коленках, а венчали весь этот гротескный casual давленые китайские кроссовки. Крупному бизнесмену полагаются и солидные аксессуары, посему украсил он себя в этот день не только толстенной повседневной золотой цепью – он, наверное, даже мылся в ней, ибо без неё я Викторыча впоследствии не видел вообще ни разу, – правую руку ему оттягивал золотой же браслет, по виду тянущий граммов на триста, а на среднем пальце этой же руки Синдеев имел громоздкую печатку, украшенную инкрустацией и россыпью каких-то прозрачных камушков, похожих на прыщики пэтэушницы.