Следователь расспросил и старого Крассона. Но и тот знал о своем ученике немного. Встречались они за последние годы всего несколько раз.

— Иоханес был скрытным и необщительным, да, старательным, прилежным, не без способностей, но искры божьей в нем не было, и, знаете ли, особых симпатий он у меня никогда не вызывал. На заказчиц наших — молоденьких девиц и пышных матрон — он ни разу даже и не взглянул, во всяком случае, я ничего подобного не припоминаю, — бормотал, словно сетуя об упущенном юношей шансе, седой мастер. В черном бархатном, довольно засаленном камзоле, он мог сойти за старика, если бы не живые карие глаза да небольшая аккуратная седая бородка клинышком. — А что может быть естественнее в его-то возрасте?! Не так ли?! — На лице Крассона промелькнула слабая улыбка, свидетельствующая о том, что он в молодости знавал толк в развлечениях и прелестях кокетливых дам. — Уж больно до камушков сияющих наших Иоханес охоч был. Так весь, бывало, затрясется, когда новую партию в мастерскую на огранку привозили. Сядет к столу и любовно их так перебирает, поглаживает, вроде как бы ласкает. И все никак глаз от них не оторвет. И чего-то шепчет, бормочет себе под нос. Честно говоря, одно время я побаивался, что он ворюгой окажется, сбежит в один прекрасный день с камнями и золотишком. И поэтому, каюсь, приглядывал за ним. Но потом понял, что парень он — честный, просто камни любит больше, чем людей. Точнее, теперь выходит: любил…

Старик вздохнул, истово перекрестился и продолжил:

— Потом он отделился, ушел, значит… Решил, что стал мастером! Что все уже знает и умеет! Гордыня! А Господь видишь, как управил!.. — Крассон вознес очи к небесам и опять перекрестился, демонстрируя и скорбь, и полную покорность воле Всевышнего.

Рассказал старый мастер и о том, что родом Иоханес был из Брюгге, а в Антверпен перебрался лет десять назад вместе с отцом-аптекарем, который вскоре после этого разорился, заболел и умер. Мать же его погибла при родах.

— Вот и оказался Иоханес сиротой, когда ко мне попал. Но парень с малолетства интерес к огранке имел. Еще в детстве он помогал дяде, опытному мастеру. И многое в нашем ремесле постиг к тому времени, когда у меня в мастерской очутился… Да и у меня не зря хлеб ел, времени не терял, надо признать!.. Вкалывал на совесть, от работы не отлынивал, все секреты нашего мастерства хотел постигнуть! И кое-чего добился, надо признать. Но вот, поди ж ты, как все обернулось!

От огромного рубина, найденного в руке покойного, старый мастер, бегло взглянув на него, решительно отказался.

— У меня такого камня отродясь не было, — решительно заявил он. — Такой крупный рубин стоит целую кучу золотых. Редкой красоты, и какой огромный!..

Соседи почти ничего нового добавить не смогли. Уж очень замкнутым человеком был Иоханес. Одна особенно любопытная кумушка, правда, вспомнила, что в последнее время к нему несколько раз заглядывал какой-то худенький юноша в темно-сером плаще с капюшоном, надвинутым на глаза. Но, естественно, по такому скудному описанию отыскать таинственного гостя не было никакой возможности.

Сбережения Иоханеса обнаружились в меняльной конторе при гильдии огранщиков — оказывается, он ссужал их под немалые проценты. Что и говорить, рачительный был человек, не по возрасту… Родственники его не объявились. Расследование убийства забуксовало и вскоре заглохло.

Таинственным незнакомцем, посещавшим Иоханеса, на самом деле был не юноша, а красивая девушка. Звали ее Мадлен. К маскараду ей приходилось прибегать для того, чтобы беспрепятственно бродить вечерами по городским улочкам, покрытым замысловатыми узорами из грязи и мусора, по готовящемуся ко сну Антверпену, где встречались не только бродяги, но и лихие люди. Эти опасные прогулки не являлись простой прихотью сумасбродной девчонки. Причина их крылась в другом — храбрая Мадлен была влюблена. Предметом ее грез был бедный художник Франс — долговязый стройный молодой человек, симпатичный, мягкий, веселый, добродушный и образованный, любивший читать толстые старые книги, говоривший по-немецки и по-французски и все свое время посвящавший рисованию. Франс заканчивал учебу в Академии художеств в Антверпене, которую основал еще в 1663 году всем известный во Фландрии живописец Давид Тёнирс Младший. Причем сам пожилой мэтр благосклонно относился к Франсу, считая его «одаренным художником», и обещал со временем посодействовать его вступлению в гильдию Святого Луки. Но все это были лишь слова и намерения, а пока пейзажи и натюрморты Франса никак не продавались. Не хватало ему деловитости, хватки. И денег у него не было совсем.

К тому же его покровитель Тёнирс все реже появлялся в Антверпене, выбрав постоянным местом жительства Брюссель, и надежды на его помощь стали совсем призрачными. Отец же Мадлен, богатейший торговец тканями, и слышать не хотел о браке с «каким-то несчастным маляром-голодранцем». Он мечтал породниться с состоятельным купеческим родом Ван Брейков, «чтобы деньги к деньгам пришли».

Что же оставалось бедным влюбленным? Ну конечно же бежать. Бежать куда глаза глядят. И с течением времени две пары юных прекрасных глаз стали глядеть в сторону Парижа. Там, в знаменитой на всю Европу французской столице, Франс мечтал прославиться и разбогатеть, а Мадлен — наконец-то обвенчаться с ним. И тогда ее отец, она надеялась, примирится с зятем.

В перерывах между жаркими поцелуями и объятьями Мадлен и Франс обсуждали план счастливого бегства. Но каждый раз они приходили к выводу, что без достаточных средств их побег неосуществим. Один Господь знал, сколько слез выплакала Мадлен в подушку, ворочаясь без сна на своей узенькой жесткой девичьей кровати. Она жила с Франсом в чудовищном грехе, принужденная таиться, лгать и всячески изворачиваться, чтобы продолжать встречи с возлюбленным. А ей, ревностной католичке, это было противно и страшно.

И все чаше ее прелестную кудрявую головку стала посещать мысль о подлоге. Да, необходимо совершить еще один грех, но во благо, во спасение! Ее отец был сказочно богат, одних драгоценных камней в его коллекции было несколько сотен. И Мадлен решила заменить один из крупных «камушков» на копию, дубликат. Оригинал же продать и на вырученные деньги наконец бежать во французскую столицу.

В мае отец уплыл в долгое путешествие за товаром на Ближний Восток, и Мадлен приступила к исполнению хитроумного плана. Она выбрала из коллекции самый крупный красный камень, недавно привезенный из какой-то далекой страны, кажется Индии, и купленный отцом в Амстердамском порту. Отец называл его «Горящий пурпур» и очень гордился им. С этим-то сокровищем девушка и направилась к огранщику…

В тот вечер старательный Иоханес засиделся за работой допоздна. Уже темнело. Когда колокол Храма Богоматери Монт-Карнельской пробил семь раз, он потянулся, разминая затекшие мышцы, поднялся из-за рабочего стола и зажег светильник. Он понял, что голоден — с утра во рту не было маковой росинки, и решил поужинать. Питался он по вечерам скромно, частенько обходясь на ужин парой кусков хлеба с сыром, которые запивал молоком. И лишь изредка позволял себе кусок мяса с картошкой и бокал вина.