И только из одинокой трубы, торчавшей в самом центре города, поднималась вверх к душещипательно голубому небу тонкая змейка дыма.

Фауст жег свои книги.

В вихре искр был предан огню Фома Аквинский. Прошелестели страницы - и в огонь отправился небольшой томик высказываний Пифагора - Фауст штудировал его до того радостного мига, когда ему досталось полное собрание. За ним последовала «Алхимия» Андреаса Либавиуса, привязанность к которой ученый хранил в самых потаенных уголках своего сердца. Она тоже обрела покой в том месте, где грубая материя разлагается на безукоризненной чистоты составляющие элементы.

Фауст действовал без суеты, не вынося приговор без тщательных попыток найти оправдание. Он листал каждый том до тех пор, пока ему не попадалось то, что он однозначно признавал ложью, и тогда книга ложилась рядом со своими погибающими собратьями. В камин перекочевала уже половина его библиотеки, и пламя едва тлело под фолиантами, грозя задохнуться. Порыв ветра, проникший через трубу, наполнил комнату смрадным запахом горелой бумаги и кожи. От дыма щипало глаза. Фауст неспешно собрал следующую стопку.

Всю свою жизнь он посвятил этим омерзительным предметам, а они в ответ лишь высосали из него все соки и уверенность в своих силах. Это были пиявки разума. И если хоть в какой-нибудь из них и можно отыскать единственное слово правды, то непременно в окружении сотен малозаметных ложных истин. Чтобы доискаться всего одной заурядной истины, приходилось перелопатить в мыслях целую Александрийскую библиотеку чепухи. И эти притворно уважаемые обманщики долгие годы сминали его ученую голову натиском знаний, с корнем выдирая все надежды и амбиции, не оставляя ничего, кроме сухой, пустой оболочки.

Не более.

С детства вся страсть Фауста была обращена к знанию. Он жаждал составить в себе путеводитель по всем традиционным знаниям и учениям, прочитать книгу Природы - и тем самым постигнуть разум Творца, чтобы стать больше-чем-смертным, стать Маgister Mirabilis (знатоком всего) , который смог бы все синтезировать и открыть и таким образом вывести Человечество из сумрака суеверия, напастей и невежества, справиться с нищетой и уничтожить проклятие тяжкого труда, наводнить страны чистыми, белыми городами и объединить все это в государство с одним правителем. Этим правителем стал бы Разум.

Слишком поздно он осознал все безрассудство своих притязаний. Его молодость и деньги ушли безвозвратно, и не осталось ничего, чем можно похвастаться. Ничего, кроме книг, книг, книг…

- Черт возьми! - прошептал он.

На какой-то миг комната поплыла в жаре, и он увидел, как закачались тонкие белые свечи на похоронах его отца, словно буковые деревья на бездонных волнах Средиземного моря. Он увидел лебедей, взлетающих с ровной глади озера его детства, и ему показалось, что прошлое - сад, из которого тебя вышвырнули и куда ты больше никогда не вернешься.

В это мгновение в дверном проеме появился Вагнер, зевающий, с опухшим лицом, одетый в хлопчатобумажную ночную сорочку, хотя на дворе давным-давно стоял день. Протерев глаза от сна и дыма, он широко раскрыл рот, будто рыба. И внезапно окончательно проснулся.

- Магистр! - закричал он и, в ужасе всплеснув руками, подошел к чадящему пламени. - Что вы делаете?!

Фауст выудил из стопки книг под рукой том Галена. Остальное свалилось на пол. Он помахал книгой древнегреческого врача перед носом молодого человека.

- Вагнер, тебе когда-нибудь доводилось вскрывать человеческое тело?

- Господи Иисусе, никогда!

- Если бы ты вскрыл… если бы вскрыл… Некоторое время я служил в польской армии врачом. О, как много там было больных, и сколько я проделал операций! Во время турецких кампаний я зашивал раны и отпиливал ноги сотням людей! То, что ты выказываешь такой ужас перед неприкосновенностью мертвого, для меня совершенно непостижимо. Почему твоя нравственность не страдает от вида отрубленных органов живых людей, когда ты знаешь, что ничем не сможешь им помочь, и в то же время для тебя преступно и грешно взирать на неповрежденные органы тех, кто больше не ощущает боли? Уверяю тебя, куда больший ужас испытываешь, вскрывая тело, когда оно еще вопит.

Так, я провел серию исследований по происхождению недомоганий. И быстро обнаружил, что органы, описанные нашим старым добрым Клавдием Галеном, - вовсе не человеческие. Спросишь - почему? Да потому, что в своем свинском отношении к неприкосновенности человека старый плут изучал внутренности забитых свиней, каковую анатомию и перенес на тело человека. Свиней! И тринадцать сотен лет мы лечили людей точно свиней, а все только из-за слов человека, которые мог бы опровергнуть любой дурак с ножом и трупом.

- Не говорите так о Галене, господин учитель! Как и о величайших анатомах, которые божественно вдохновили отца врачей, что…

- Отца лжи, ты хотел сказать, - произнес Фауст, сжимая том Галена так сильно, что побелели костяшки пальцев. - Избавимся от еще одного лжесвидетеля, который больше не будет вводить людей в заблуждение!

И он швырнул книгу в огонь.

Вагнер с пронзительным криком бросился к камину. Учитель проворно оттолкнул его в сторону, схватил за руки и дико усмехнулся прямо ему в лицо.

- Мир станет лучше без этих шарлатанов, паразитов, аптекарей и цирюльников - пусть отправляются к женщинам-ведьмам и собирательницам корешков. Или, еще лучше, пусть никуда не отправляются вовсе! - С видом пренебрежения толкнув Вагнера обратно, он вцепился в другую книгу. - А-а, вот сокровище: «Комментарии» Аверроэса на Аристотеля в довольно сносном переводе с арабского, сделанном Жераром из Кремоны. - Он сладострастно погладил пальцем корешки красной кожи, отлично понимая, как его ученик желал бы углубиться в эту книгу. - Лжец пишет заметки о лжи другого лжеца. Да-а, безусловно, редкое злодеяние.

И с этими словами он замахнулся.

Вагнер в отчаянии воскликнул:

- Учитель, прошу вас, одумайтесь! Эти книги ценны, магистр, если и не своим содержимым, то хотя бы их стоимостью!

Фауст остановился и посмотрел на молодого человека.

- Сколько вам лет, герр Вагнер?

- Семнадцать, магистр.

- Значит, четыре года ты потратил на тривиум - грамматику, риторику и логику, предметы, не имеющие самостоятельной ценности, если не считать того, что они приводят в порядок и организуют человеческое мышление, облегчая дальнейшее обучение. И чему же ты научился?

- Великим вещам, магистр.

- Ничему!!! Почему птица летает, а человек - нет? Какая звезда, проклятие или пары вызывают чуму? Что за чудовища обитают в мрачнейших глубинах океана? Отчего небо голубое? Детские вопросы, а ты не сумеешь мне на них ответить.

- Никто не сумеет.

- Именно. - Он кинул книгу в огонь, не обращая внимания на вырвавшийся из горла Вагнера сдавленный писк. - Все эти книги и тысяча других, которые я прочел, преодолели огромную дистанцию во времени, чтобы стать главнейшими, но, накопив мудрость веков, так и не помогли мне ответить ни на один из подобных вопросов. - Он протянул руку к ин-фолио в переплете из козловой кожи, с золотым тиснением - выдающемуся творению Птолемея «Альмагест». Однако схватить этот том Фауст не успел: Вагнер неистово рванулся вперед и вырвал его из руки учителя.