litbaza книги онлайнНаучная фантастикаДжек/Фауст - Майкл Суэнвик

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 82
Перейти на страницу:

Кукольник давал представление плутовского моралите «Древний порок», поучительную и пикантную по сюжету постановку с достаточным количеством пронзительных криков и сцен взбучек, чтобы удовлетворить самую взыскательную аудиторию. Сцена находилась у него над головой, а свисавшее с нее некое подобие покрывала было стянуто у него на поясе, а после ниспадало на башмаки. Дети с трудом протискивались вперед, но пьесу смотрели и взрослые: разодетые в самые лучшие платья хозяйки, пришедшие на площадь в базарный день, селяне с грубыми лицами, то и дело проверяющие свои корзины с покупками, чтобы уберечь их от воров; офицер из замка, который, сидя в седле, с улыбкой теребил усы, припомнив одно из любовных приключений своей юности. Ведущая азартную игру мошенница смеялась, в то время как ее проворные пальцы перемещали начинку из одного наперстка в другой. На сцене, где шел «Древний порок», звучали завывания, когда маленькую лодку стало подбрасывать на воображаемых волнах, а кукловод согнулся пополам и раскачивался на коленях, изображая бурю в океане.

Внезапно с противоположной стороны рынка раздался выкрик:

- Один!

Люди повернулись, вытянули шеи, но ничего не увидели. Кукловод оцепенел, а его герой - лодка в виде полумесяца - едва не опрокинулась.

- Один! - Кукла истерически захлопала маленькими ручонками. - Один - что? О! Наверное, ко мне приближается морской змей!

Пожилая торговка рыбой отскочила назад, когда проезжающая телега, запряженная лошадью, промчалась достаточно близко от нее, чтобы забрызгать ей юбки, и принялась неистово костерить возницу. Тот сложил огромные руки на груди и устало кивал головой. Никто не обратил внимания на молодую женщину, скользнувшую мимо с прощальной улыбкой на устах и крепко зажатым письмом в руках. Двое подмастерьев башмачника, с угловатыми лицами, вприпрыжку пробежали мимо нее, напевая веселую песенку. Один забыл мелодию, и его приятель в шутку толкнул его в сторону, на витрину кондитера, опрокинув поднос с подслащенными конопляными зернами, продающимися как особое средство против женских колик.

- Два!

- Два морских змея! О! Горе мне! Что станется со мною?

Через толпу пробивался студент, он пересекал площадь босиком, в ночной сорочке, махая руками, как какая-то необычная большая птица.

- Помогите! Помогите!

Кукла исчезла с крошечной сцены и оказалась рядом с лицом кукольника, который замер, выпучив глаза. Дети хохотали и показывали пальцем на студента с волосатыми ногами.

- Прошу вас! - кричал он, перебегая от одного горожанина к другому, даже не останавливаясь, чтобы хоть кто-то из них сумел откликнуться. - Кто-нибудь, помогите магистру! Он все швыряет в огонь!

- Огонь!

При звуке этого страшного слова смех попритих. Брат Иосафат, весьма примечательный своими габаритами монах - ширина его плеч не уступала росту, и коротышкой при этом он вовсе не был, - выступил из толпы. Он преградил студенту дорогу и таким образом остановил стремительный бег Вагнера.

- Кто это - все предает огню? - требовательно спросил он. - Где?

- Магистр Фауст, он…

- Астролог Фауст?

- О нет, нет, нет! Ученый Фауст, мой славный собрат. Он самый выдающийся и ученый доктор натурфилософии, который учит…

- Да, да, мне известно, о ком ты говоришь. Где он?

- Он… он… он…

Брат Иосафат поднял Вагнера за плечи и грубо встряхнул, чтобы привести его мысли в порядок. Затем развернул студента и поставил его крепко на ноги.

- Довольно болтать! Показывай, куда идти.

Команда спасателей загромыхала вверх по лестнице. Некоторые несли ведра с водой, проливая ее по дороге; другие шли с мешками с песком, имевшимися под рукой для чрезвычайных случаев, кое-кто - с топорами и палками с крючьями, чтобы сдирать шторы и пробивать стены. Первым шел Вагнер, за ним следовал громадный брат Иосафат, а в конце кучка торговцев и крестьян, которые уже продали свои товары и сочли подходящим для себя потратить свободное время на это развлечение, а также прочие оказавшиеся рядом - работники, бездельники и даже пара седобородых евреев, облаченных в черное. И конечно же, вопящие от возбуждения дети, которых невозможно было утихомирить даже пинками и проклятиями. Кукольник, обвесившись тряпичными куклами, как связками лука, тащился сзади, смахивая на пугало со сверкающими глазами и крючковатым носом.

Они не обнаружили бушующего пламени, кроме того, что ютилось в камине. Фауст, один в комнате, что-то бессвязно бормотал с пустым взором. Кто-то выплеснул в камин ведро воды, из-за чего комната наполнилась шипением, паром и дымом. Это так подействовало на самых слабонервных из толпы, что те в неистовстве стали ронять полки и бить по стенам.

Но вот, проявив здравомыслие, еврей резко распахнул окна, и в помещение ворвался свежий воздух. Дым рассеялся, и все, немедленно прекратив буйство, застыли в замешательстве, моргая и неуверенно переступая с ноги на ногу. Монах, подбоченясь, презрительно осмотрел грязь и беспорядок.

- Отвратительно!

- О, учитель, дорогой учитель! - причитал Вагнер, взяв ученого за холодные руки и вложив их в свои ладони. - Скажите, вы меня слышите?

Однако глаза Фауста оставались пустыми. Ответа не последовало. Его губы продолжали идиотское бормотание, а лицо покрылось бусинками пота. Брат Иосафат отогнул Фаусту веко и положил руку ему на лоб.

- Лихорадка, - заявил он. (Некоторые из стоявших возле Фауста тотчас отступили, кое-кто сразу же покинул комнату.) - Положите его в постель.

Фауста уложили.

Кукольник, уходя, воспользовался общим бардаком и стащил грошовый католический требник, но поскольку тот принадлежал Вагнеру, то кукольник не нанес этим никакого вреда.

- Зачем ты показываешь мне это? Фауст, невольный свидетель этих событий, наблюдал за их участниками, в том числе за собой, весьма отстраненно и безучастно, причем одновременно со всех сторон, словно видел происходящее с помощью осколков разбитого, но не утратившего магических свойств зеркала. Объединяло всех этих людей их ничтожество; продавщица шляп, еврей, монах, крестьяне и вор - мухи, роящиеся над общим отхожим местом, не заслуживающие внимания. Ничтожества, прибывающие в Виттенберг и отбывающие из него, текли сквозь его восприятие стремительным потоком образов/запахов/строений/звуков, на значимости которых у него не было времени сосредоточиться, чтобы рассортировать их. Однако где-то внутри он все время фокусировал внимание на одном фрагменте, на той темноте, на том безвоздушном пространстве, откуда впервые услышал голос: - Фауст. Это слово звучало тише шепота, голос звал из невообразимой дали, откуда-то из-за границ вселенной, и вместе с тем был к Фаусту ближе, чем его собственная мысль. В голосе звучало могущество ненависти. Злоба опаляла его, подобно жестокой ухмылке убийцы, нападающего в ночи. Порочное и невежественное насекомое, мы покажем тебе это так, что ты осознаешь. Это не физическое общение между нашим миром и твоим - пропасть, разделяющая нас, слишком велика. Лишь знание способно преодолеть эту бездну. Не говори о нас никому. Тебя посчитают безумцем или даже хуже. - Кто вы? Те, кого ты призывал. - Покажитесь. Кабинет вокруг Фауста преобразился с такой галлюцинаторной четкостью, что даже воздух заискрился. Комната равномерно осветилась так, что никаких теней не было, как будто каждый предмет воссиял изнутри совершенным светом. Вот стол, почти скрытый под бесполезными бумагами и сосудами из жаропрочного стекла, вот и магнит, и тут же крокодил, вот карты Ирланд аль-Кабира (что можно грубо истолковать как «Ирландец Великий» или «Величайший Ирландец») западной Атлантики, где обозначен каждый каменный город и названия подписаны изящным округлым почерком арабского географа Идриси, купленные, несмотря на опасения, у португальского путешественника, который клялся, что украл их из библиотеки самого Генриха Мореплавателя. Все было выполнено настолько достоверно, да к тому же португалец свидетельствовал это на смертном одре, бледный, едва ворочая языком, что Фауст не сомневался в их подлинности. Радостное ощущение пронзило его, чувство триумфа, что наконец его исследования привели к цели. - Кто вы? - переспросил он. Из небытия сама собой сформировалась фигура. Подобно Протею и выглядя как чудовище, она неустанно принимала разные обличья, однако ни на чем не остановилась. Блестящая кожа и глаза, напоминающие черные камни, как у ламантина, уступили место живому образу витых, как лианы, труб, растущих на грубом каркасе дубовых досок. Цветок свернулся, превратился во влажное отверстие, которое поглотило само себя и дало побеги в виде металлических кристаллов. Когда Фауст попытался рассмотреть это существо, у него стало резать глаза и подвело живот, ибо поверхности гостя беспокойно тыкались друг в друга, словно состояли из очень многих измерений и эти измерения никак не могли правильно воссоединиться. Чтобы смотреть на такое, приходилось внутренним чутьем (смутно, как в скверном сне) постигать вселенную, где четыре правильных угла могут сложиться в треугольник или шесть кубов превратиться в шар. - Имя нам легион. Сотни таких библиотек, как сожженная тобой, не сумеют вместить наше имя. - Что ж, начинайте, а я скажу, когда остановиться. Ответьте мне, кто вы или что вы. Опустив то, что можно было назвать пальцем, в камин и поворошив им в золе, существо четко написало черным на белой оштукатуренной стене:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 82
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?