Ну, вот чего-то не хватало. Раз решили на Москву идти. Сейчас, когда война и вот так поступить. Что с уголовников взять — были паскуды и остались паскудами. Покричим ребятам — кто там остался. Молчат — вот и все отвоевали. Я деду еще не верил который о войне рассказывал, думал врет как так в одной атаке весь батальон лег. Так понимаю от взвода я один остался. Около большого моста их тоже не пускают, пушки сюда слышно. Опять идут и опять я стреляю. Опять заряжаю и опять стреляю. Как меня обошли я не увидел. Первая пуля мне попала в спину. И я отлетел грудью на бруствер. Вот и правда не быть мне студентом. Как там мамка без меня. Вторая опять в спину. Руки не держат автомат. И я сползаю на дно окопа. Теперь надо расстегнуть гранатный подсумок и достать гранату. В плен сдаваться нельзя. Не положено, да и перед ребятами стыдно. Они свой долг выполнили, и я как же… Так подходят и рывком вытащили из окопа. Точно уголовник, это они себе погоны и руны кололи. Типа против Советской власти они. Советской власти уже нет тридцать лет они же продолжают себе руны колоть. Ну что же вот мы все и приплыли разжимаю кулак и три секунды взрыв. Вот и всё. Жаль со студентками пролетел… Одуревшие от безнаказанности и вседозволенности бывшие уголовники, а сейчас участники частной военной компании отправились в ад. Шел первый день мятежа, и колонна мятежников уткнулась в взорванный мост. За которым держали оборону рядовые срочной службы. Через два дня мятежники будут отползать на жопе назад и блажить, что их обманули. Сейчас шёл бой.

Не было ни белого коридора не было и седобородых старцев. Одним щелчком вернулось сознание. Идет бой. Стреляют со всех сторон и у меня в руках мп-40 да не может такого быть откуда у меня немецкий автомат времен второй мировой войны. Но вот то, что я ранен это правда чувствую. Но поворачиваюсь и стреляю в негра, который набросил какое-то тряпье и лезет во двор. Очередь настигает негра в самой высокой части изгороди из колючей проволоки, и он там зависает. Уже не задумываюсь откуда у меня немецкий автомат и продолжаю стрелять в негров, которые как саранча лезут через изгородь. Выстрел гранатомёта и взрыв в доме на крыше и замолчал пулемет, который и держал всю толпу негров на расстоянии и теперь они полезли со всех сторон. Я стрелял пока были патроны, стрелял и отползал, меняя позицию с каждым разом сил было всё меньше. Я уже даже не пытался вспомнить кто я и почему тут столько враждебно настроенных негров. Мне было уже не до того. То что я уже один раз погиб я понимал, погибнуть второй раз не хотелось но вариантов я не видел. Дом и конюшня уже горели, вовсю полыхал гараж и там взрывались канистры с бензином добавляя ярости огню пожара. Из последних сил я заполз к старому трактору под двигатель и приготовился отстрелять последний рожок и затем придет черед гранатам. Негры ворвались на ферму и бросились грабить всё что было на глазах. С фермой всё надо идти в армию, по крайней мере посчитаюсь с этими революционерами черной масти. Гранаты у меня тоже зачетные немецкие из времени второй мировой. Откуда они здесь в Родезии, здесь правильнее были бы гранаты английские. Но что говорить будем воевать тем, что у меня есть. Вот один из негров с пулеметом добрался и до моей позиции. У него пулемет нормальный хоть и старый Льюис и сумка с дисками у этого же, где только второго номера носит. Дальше, что будет. Негр ставит пулемет и ставит рядом с пулеметом сумку с дисками. И что дальше. Ну, кто бы сомневался. Теперь они будут насиловать белых женщин. Но этого не будет потому, что у меня теперь есть пулемет. Как говаривал Киплинг — потому что у нас есть пулеметы, а у вас пулеметов нет. Помню, что это сказал не Киплинг. Но так звучит красиво. Мать и сестры прекрасно знают окрестности фермы и если дать им возможность уйти в поле, то у негров не получиться их поймать. Правда и я уже никуда не уйду. Но это уже второй вопрос. Длинная очередь пулемета перекрестила негров которые тащили мать, мама вскочила и двумя ударами длинного ножа снятого с пояса убитых конвоиров завалила четырех негров которые тащили её дочерей и соответственно моих сестер. И дальше всё завертелось и закружилось. Поймать женщин у этих черных революционеров не получилось и уже не получиться они сбежали. Вот только я не смогу убежать, кровь вроде уже не течет по спине, но сил бежать нет. Но и у напавших нет пулемета. Они его пролюбили и теперь это оружие у меня. Так мы и кружим — очередь из пулемета и снова меняем позицию. Напавшие осознали, что больше у них ничего не выйдет и стали уходить. Но уйти они могут только двумя путями, через ворота, которые они теперь открыли и через перелаз в изгороди с колючей проволокой и обо пути отхода у меня под прицелом. Напавшие выбрали самый затратный, но единственный путь к спасению. Они ломанулись, через оба пути отхода и мне пришлось выбирать одну из целей. Вот я и стрелял пока были патроны и пока было в кого стрелять. Выбежавшие за ворота скрывались в кустарнике и бежали очень быстро прочь от фермы. Наконец я потерял сознание и отключился.

Снова я пришел в себя от боли меня везли во внедорожнике в госпиталь. Меня уже перевязали, и я опять потерял сознание. Когда нет сознания, нет и боли. На дворе стоял 1975 год, вокруг была Родезия. И в машине везли тяжело раненного, периодически теряющего сознания Питера Стоуна, в душе которого теперь жил я Костя Пряхин, убитый в первый день мятежа частной военной компании в России. И не спрашивайте, как это может быть. Сам знаю, что так не бывает, но вот сейчас это было, но объяснения или понимания как это случилось не было. Вот такая парадоксальная ситуация. Я решил просто — раз я сюда попал, значит так надо. И не мне с этим спорить. Будем жить. Только вот, что теперь делать я-то считал, что негры боролись с колонизаторами и бились за свою свободу. Они же вот насилуют женщин и убивают белых людей. Из памяти Питера