— Я тебе крестная-фея, чтоли? — округлила я глаза. — Медикаменты где, капельница, набор для кройки и шитья, бинт стерильный, да хоть пластыря кусок! — он поморщился, а я разозлилась: — Тут даже руки помыть негде!

— Так, во-первых, не ори, — рыкнул устрашающе, а я слегка уменьшилась в размерах, хотя и без того была метр с кепкой. — Пиши список, все привезу. А пока я буду ездить, твой долг — не дать ему сдохнуть.

— А во-вторых? — не удержалась от издевки, а он скривился:

— А во-вторых, чем больше вопросов, тем меньше у тебя шансов выйти отсюда живой.

— Ты сейчас уедешь, а я рвану, куда глаза глядят, — буркнула в ответ, а он хмыкнул:

— Валяй. Если что, мы в глухой деревне в пятидесяти километров от города. И под глухой я понимаю заброшенная. До трассы примерно километров семь по снегу, но можешь просто выйти на улицу и спрятаться в ближайшем сугробе — до весны не найдут.

— Угрожать мне — не в твоих интересах. Ты сам явно этому парню не поможешь, — заметила наставительно, а он кивнул:

— Выводить меня — не в твоих. И если он умрет, ты следующая на очереди.

«Хотел бы, давно убил» — проворчала про себя и снова склонилась над парнем, а потом дёрнулась по направлении к столу, а мерзкий тип резко ухватил меня за руку и вывернул ее за спину. Я взвыла от боли, а он слегка ослабил хватку, прошипев:

— Не дёргайся.

— Блокнот и ручка в сумке, — сказала сквозь слёзы, вновь хлынувшие сплошным потоком.

Он отпустил мою руку, а я тут же принялась ее оглаживать, унимая боль. Дошла до стола, прихрамывая на левую ногу, достала блокнот и устало села на стул составлять список самого необходимого. Закончила и протянула ему.

— Первая часть должна быть в скорой.

— Не в этой, — поморщился в ответ.

— Тогда он, скорее всего, не дождётся твоего возращения, — пожала плечами равнодушно.

— Тогда и ты мне не к чему, — сказал вкрадчиво, а по спине пошёл холодок, хотя в доме и без того тепло не было. — Если умрет, можешь начинать выбирать сугроб поуютнее.

Он вышел, хлопнув входной дверью, а я подошла к парню и оценила его шансы, а потом пригорюнилась: их и в больнице было немного. Он лежал в реанимации, в себя не приходил и держался на честном слове, а после такой транспортировки… На протяжении часа я просто стояла над ним, кутаясь в свой полушубок, и смотрела, как жизнь медленно уходит из него, вместе с кровью, сочащейся из-под повязки. Я могла хотя бы зажать его рану, там, где разошлись швы, но это лишь продлило бы его мучения: я слишком хорошо помнила, что там внутри, выковыривая из него пулю, которая попала в ребро, раздробив его на довольно приличное количество осколков, вонзившихся в близлежащие внутренние органы. Я бы скорее удивилась, если бы он выжил. И когда он издал последний вздох, который мне показался вздохом облегчения, я накрыла его больничной простыней, под которой он лежал, и выбежала на улицу, вертя головой, но вокруг лишь лежал снег высокими нетронутыми сугробами, да слегка проглядывалась дорога, по которой уехала скорая. Лысые деревья и кустарники в предрассветных сумерках выглядели устрашающе, скрывая за собой соседние дома, но ни одного огонька я так и не высмотрела, хоть и старательно напрягала зрение. Идти можно было лишь по колее, которую оставила машина, но двигаться было больно, а мучения казались напрасными. Пожалуй, ему так будет даже проще: завершит начатое ночью, просто переехав меня. А умирать под колёсами автомобиля ещё больнее, чем просто замерзнуть в сугробе, это я знала совершенно точно. Насмотрелась за пять лет хирургической практики.

Я вернулась внутрь и поплотнее закрыла дверь, хотя это было бесполезно. Старый промёрзший дом мог похвастать только отсутствием сугробов, температура внутри не сильно отличалась от той, что была снаружи. Появилось желание стянуть с умершего одеяло и закутаться в него, но я лишь поморщилась: и это бы не помогло, я бы продолжила мерзнуть, но, ко всему прочему, испытывая отвращение к самой себе.

Свет начал моргать, а потом и вовсе отключился, а я подняла взгляд к потолку и обнаружила, что вместо люстры там болтается фонарик, примотанный к проводам куском ткани. Ситуация была безнадёжной, он ведь мог и вовсе не вернуться, но идти сил уже попросту не было. Меня било мелкой дрожью, постепенно усиливающейся, тело перестало вдруг слушаться, я отчаянно пыталась удержаться на ногах, но смогла лишь сделать пару нелепых шагов назад, повалившись на пол. Сосуды сузились, сердцебиение замедлилось, меня трясло в мелких конвульсиях, а перед глазами закружили серебристые всполохи, размывая и без того неясную картинку. Сопротивляться этому состоянию было бессмысленно, в голове появилось тупое безразличие и я отключилась.

Было тепло и уютно, как будто я наконец-то оказалась дома, в своей постели. Приоткрыв глаза, я попыталась сфокусироваться, а после слегка приподняла голову от подушки, чтобы убедиться: дома и есть. В голове мелькнула шальная мысль, что все это мне лишь приснилось, я только заштопала бедного парня и вернулась со смены, от того он был в моих снах, но движения отзывались болью и одета я была до сих в то самое платье, в котором отправилась в ресторан.

Сложив два плюс два я пришла к выводу, что тот тип вернулся и сжалился надо мной, отвезя в квартиру по адресу из паспорта. Ключи лежали там же в сумочке, так что с водворением проблем не возникло, а в одеяло я и сама могла завернуться. Пошевелила пальцами на ногах и с облегчением констатировала, что обувь он с меня все же снял. Всегда раздражали эти моменты в американских фильмах, где герои заваливаются на белые простыни в уличных ботинках. Алло, пещерные люди!

На улице было уже совсем светло, я собрала всю волю в кулак и села в кровати, глядя на свои ноги в синяках и ссадинах. Повезло, что хотя бы сапоги были высокими и все, что ниже колена, уцелело. В общем, отделалась лёгким испугом и небольшим вывихом лёвой лодыжки, хотя раны все равно неплохо было бы обработать. Я прошлепала в ванну, с трудом переставляя ноги, разделась и зашла в душ, а едва намылила голову, в дверь позвонили.

— Да ну какого черта! — рявкнула возмущённо, но звонить не перестали, напротив, начав давить на кнопку почти без перерыва.

Рыча под нос ругательства, я смыла пену и вылезла из душа, ища глазами банный халат, но он как в воду канул. Пришлось заворачиваться в полотенце и, слегка проскальзывая на кафеле, идти открывать. Кто мог так звонить я знала наверняка, а цветы, подсунутые в глазок, развеяли остатки сомнений. Я резко распахнула дверь и сделала два шага назад, уперев руки в бока.

Сашка прошёл бочком и вытянул вперёд руки с букетом и виноватым видом.

— Ник, ну прости. Кто ж знал, что он такой мудак…

Я забрала букет и проворчала:

— Должен будешь.

Он вдруг вылупился за мою спину с глупой улыбочкой через все лицо, а потом начал пятиться, сделав легкий поклон и сказав:

— Ну, я это, пойду. Не буду мешать.

Я покосилась назад, почувствовав, как большая ладонь легла мне на живот, а под лопатку уперлось что-то холодное. Сашка вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, а я продолжила стоять, как будто в меня вогнали кол. Я отлично знала, что он тыкает мне в спину, но страха не было. Больше нервировало его присутствие в моей квартире и то, что он был всего в паре сантиметров от меня. Ход его мыслей легко угадывался: на мне из одежды было лишь полотенце, кроме нас тут никого, а у него в руке пистолет. Я чувствовала, что его дыхание становится тяжелее, а рука на мне напряглась. Он слегка притянул меня к себе и вот в этот момент я сдрейфила по-настоящему, с силой сжав пресловутый букет. Он провёл пистолетом по моему позвоночнику, остановившись на шее, и им же перекинул мокрые волосы вперед. Я с ужасом ждала, что будет дальше, он передвинул руку, ища край полотенца, а я судорожно вдохнула и тихо заплакала, повесив голову. Хотелось кричать, но меня как будто держали за горло, мешая набрать в грудь побольше воздуха. Когда я почти лишилась чувств, он вдруг резко убрал руку и отстранился, а я бросила на пол букет и рванула в комнату, быстро закрыв дверь и прижавшись к ней спиной. Руки тряслись как у пьяницы со стажем, я продолжала всхлипывать, размазывая слёзы по лицу и медленно сползая на пол, пока не растеклась по нему, безвольно обмякнув.