Шимейн горестно вздохнула. Знакомая до ареста только с беззаботной, легкой жизнью, она растерялась, безо всяких причин брошенная в грязную тюрьму, где отверженные встречали ненависть, насилие и безысходность.

— Благородной леди и вправду весьма неудобно пускаться в плавание без горничных и портних. — В ее тоне сквозила ирония. — Слугам, с которыми я имела дело в последнее время, недоставало представления об истинной преданности и долге.

Так и не сумев определить, где в словах Шимейн скрыто оскорбление, Поттс тем не менее исполнился подозрений. Правильная, вежливая речь Шимейн вызывала у матроса смутное чувство неловкости за собственный язык, особенно потому, что он еще в ранней юности сбежал из дома, где мать-вдова всеми силами оберегала его от пагубного влияния уличных беспризорников.

Стиснув массивным кулаком цепь, свисающую между закованными в браслеты запястьями Шимейн, Поттс резко рванул ее к себе. Широкое, заросшее щетиной лицо мучителя и красный, циклопический глаз оказались совсем рядом. Но даже после стольких мытарств девушка наотрез отказалась дать матросу то, о чем он мечтал, — неоспоримое чувство превосходства.

— Слушай, ты, ирландская сука! — прохрипел он, дергая цепь. — Думаешь, ты выше и лучше меня, да? Думаешь, тебе есть чем гордиться? Ошибаешься, жаба! Ты недостойна даже слизывать плевки с моих башмаков!

Шимейн чуть не задохнулась от зловонного дыхания матроса и невольно поморщилась, когда железные браслеты впились в запястья. Впервые увидев Джейкоба Поттса, она тут же испытала непреодолимое отвращение к этому человеку. По приказу капитана женское помещение оставалось запретным для всех, кроме избранных членов экипажа, но Поттс пренебрег этим приказом и с надменностью султана в собственном гареме, расхаживал возле их камеры, соблазняя самых миловидных краденой едой, свежей дождевой водой и другими необходимыми вещами — до тех пор, пока в отчаянии некоторые не соглашались уступить его домогательствам. Их позор и унижение разделяли соседки по камере — все до единой понимали, к чему мерзавец принуждает своих жертв. А тем, кто в омерзении отворачивался, Поттс громко и доходчиво объяснял свои требования, не стесняясь в выборе выражений и заставляя краснеть самых невинных.

Вскоре нелегальные визиты Поттса узницы стали встречать гробовым молчанием и поочередно отвергли его — все, кроме Моррисы Хэтчер, которая неизменно соглашалась на его гнусные предложения. Но, исполняя желания матроса, эта блудница преследовала свои корыстные цели, опутывая его словно паутиной до тех пор, пока они не поменялись ролями. Внезапно оказалось, что это Поттс исполняет приказы Моррисы и спешит удовлетворить каждую ее прихоть.

Отбросив осторожность, Шимейн рискнула нанести коварный удар:

— Если бы только миссис Фитч узнала, что ты получаешь в награду за ложь обо мне!

Поттс вскипел: девчонка угрожает ему!

— Ты не посмеешь ей сказать, гадина! Иначе тебе не поздоровится!

Взмахнув бурой от загара рукой, Поттс поймал Шимейн за плечо, она неуклюже пошатнулась в кандалах. Ему никак не удавалось отомстить ей. Он жаждал увидеть, как эта девчонка съежится перед ним в беспредельном ужасе. Со злорадной гримасой он наступил на цепь, соединяющую кандалы на ногах Шимейн, и сбил ее с ног.

Вопль негодования и боли сорвался с губ Шимейн, навзничь опрокинувшейся на доски палубы. Пришвартованный корабль лишь слабо покачивался у причала, но ошеломленной и измученной Шимейн казалось, что поскрипывающие доски разъезжаются в стороны под порывами ветра, а от пробегающих под днищем корабля волн палуба словно оживает. Бросив опасливый взгляд вверх, туда, где на головокружительной высоте на фоне зловещих предштормовых туч покачивались мачты, Шимейн передернулась, чувствуя, как ее вот-вот стошнит. Она перевернулась на живот и прижалась влажным лбом к сгибу руки, ожидая, когда утихнет дурнота.

Боцман заканчивал осмотр каторжников-мужчин и стал свидетелем этого происшествия. Схватив трость, он с сердитой гримасой подошел к Шимейн.

— А ну оставь девчонку в покое, Поттс!

— Что такого я сделал, мистер Харпер? — запротестовал Поттс. — Я лишь защищался, иначе эта мегера вцепилась бы мне в горло!

Джеймс Харпер громко и презрительно фыркнул:

— Еще что выдумаешь, Поттс? Скажи еще, что солнце восходит на западе!

— У меня есть свидетели! — стремясь заручиться поддержкой, Поттс оглянулся на Моррису.

— Хватит! Больше не желаю слушать вранье ни от тебя, ни от твоих подхалимов! — прервал Харпер, подчеркнув свои слова угрожающим взмахом трости. Эту трость, символ своей власти, он не раз пускал в ход, чтобы проучить болванов и лентяев. — И запомни раз и навсегда, палубная швабра: твои выходки мне осточертели! Если сегодня капитану не удастся выгодно продать девчонку, ты у меня отведаешь палки. А теперь помоги ей встать, черт бы тебя побрал, да поосторожнее, а не то поплатишься собственной шкурой.

Широкие ладони скользнули по телу Шимейн, сдавив ее упругую грудь прежде, чем она успела прийти в себя. С негодующим возгласом, совершенно неподобающим леди, она перекатилась по палубе и резко дернула босой ногой: нанесенный вслепую удар пришелся точно по мужскому достоинству Поттса. Он заорал от боли и тяжело свалился на палубу. Шимейн вскочила и с удовлетворением наблюдала, как ее враг корчится в агонии.

Благоразумие подсказало Шимейн поскорее скрыться из виду, оказаться вне досягаемости этого мужлана, и она не упустила шанс, заметив, как женщины торопливо машут руками, зовя ее к себе. Проворно проскользнув в середину толпы, она устроилась на крышке люка, а пленницы сомкнули вокруг нее ряды, пряча беглянку. Подтянув колени к груди и уткнувшись в них лицом, Шимейн попыталась сделаться как можно незаметнее.

Шатаясь, Поттс поднялся и дико озирался, поглощенный мстительным желанием найти обидчицу и излить на нее гнев. Подобно раненому быку, готовому ринуться в атаку, он мотал головой и вращал глазами. Между потрепанными подолами юбок он разглядел длинную рыжую прядь волос, трепещущую на ветру, как флаг. Ухмыльнувшись и обнажив гнилые черные зубы, Поттс издал звериный рык и рванулся к Шимейн.

— Поттс! — во всю мочь легких рявкнул Джеймс Харпер и сделал несколько шагов по палубе, всерьез вознамерившись привести в исполнение угрозу и проучить безмозглого олуха. — Попробуй только пальцем ее тронуть, и я разукрашу тебя так, что на твоей спине живого места не останется! Это я тебе твердо обещаю!

Крик боцмана стал приветствием капитану Фитчу, который поднимался на шканцы следом за своей супругой. Пока юнга дул в свисток, подавая сигнал «Капитан на палубе!», Эверетт Фитч помедлил у перил, наблюдая за неудачной атакой Поттса. Затем капитан поискал глазами существо, вызвавшее ярость матроса, и заметил юную красавицу, однажды упрекнувшую его в том, что и она, и другие узницы вынуждены терпеть домогательства одного из матросов. Ей с успехом удалось в тот день привлечь внимание Фитча, но в пылу борьбы за свои человеческие права она невольно воспламенила в нем похоть. С тех пор капитана сжигало нестерпимое желание изведать все прелести, которые Шимейн О'Хирн могла предложить мужчине. Если бы не выносливость Гертруды и не ее луженый желудок, неизменно выдерживающий щедрые дозы настойки опиума, которые Фитч тайком подмешивал в ее вино, эта девчонка наверняка дорого поплатилась бы за вызванную в нем страсть. Неудачи только распалили капитана, и он пообещал себе по прибытии в порт наконец-то завладеть предметом своего вожделения, укрывшись где-нибудь подальше от властной супруги. Боясь разоблачения, капитан не препятствовал наказаниям, которые налагала на Шимейн его жена, и протестовал, только когда они угрожали жизни его избранницы. Сейчас после вмешательства Харпера Фитч счел своим долгом лично припугнуть непокорного матроса.