построил. Фотки показывал. Ничего себе. В 2 этажа и стены в гроздьях винограда. Рационально по жизни шагает. Со всех сторон дельный мужик.

— Ты чего, ахпер?

— Ничего. — ответил Струмкин. — Вроде как по плечу тебя похлопал. И это… С зубцами на плашках повнимательней. Ромуальдыч на все про все четыре пары выделил. Жила складская.

Они успели собрать ключ, подвесить его на тросы и скатать брезент. Шлеменко пылал и цвел горячечным бредом. По мокрой от пота подушке кружила голова с пересохшими, треснувшими губами. Еще с вечера Струмкин отгородил койку кранового простынями на бельевых веревках. Гамлет не поверил в силу ивановского текстиля. Ночевал в сенях. Рядом с печкой. И сейчас не верил. Пришлось Струмкину самому одевать кранового в теплый бараний кожух. Деда Струмкина кожух.

— Как я бать? Я бать как, да? — тяжело с одышкой и влажным с одышкой хрипом почти прошептал крановой.

— Отлично, Леха. Камеди Клаб показываешь, значит живой.

— Холодно.

— А мы вот сейчас оденемся и в больничку поедем. Там тепло и Тамарка будет приходить. С мандаринами.

— Какие мандарины, батя. Там такие два арбуза.

Струмкин аккуратно положил голову Шлеменко на подушку. застегнул кожух и спеленал его ноги одеялами. ГТС-ка пришла на самом краю настоявшегося ветром и влажностью дня. Гамлет врубил прожектора над технической площадкой. Рассеянный, жалкий свет вырезал круг в сливочных сумерках. ГТС-ка легко пробила круг своими желтыми фарами, гусеницами-проходимцами и железным рубленным носом. В покатом боку машины открылась дверца. На подкрашенный прожекторами снег упала клетчатая сумка. Через секунду рядом встал широкоплечий и плотный человек в желто-черном фирменном комбинезоне.

— Мамедов Мамед.

Струмкин пожал протянутую руку.

— Мамед, помощь твоя нужна. Сменщика твоего на борт закинуть.

— О чем разговор. — Мамедов говорил без акцента. Как Струмкин. А так вылитый Еприкян. Только толще и моложе. Пока шли к вахтовой балке Струмкин коротко расспросил Мамедова.

— Сам откуда, Мамед?

— Почти местный. Из Нижневартовска.

— Так сразу не скажешь.

— С 7 лет на Северах. Батя крановой ну и я тоже.

— Это хорошо, Мамед. Это правильно. Так и надо. У Чувилихина работал?

— Ага.

У высоких ступенек балки их ждал Гамлет.

— Гамлет. Помбур. — представил Струмкин. — Это Мамед. Новый крановой.

— Здравствуй, дорогой. — Гамлет вытащил из кармана бушлата руку и протянул ее Мамеду.

— Гамлет.

— Мамед.

— Откуда, Мамед?

— Ходжалы, Гамлет.

Эти двое мгновенно поняли друг друга. Первый удар колокола прозвучал, а Струмкин его не услышал.

— Вот и хорошо.

Не видел Струмкин каким орлом смотрел на Гамлета новый крановой и как поменялось настроение маленького и доброго помбура.

— Сейчас больного отправим и перекусим. Гамлет вжик приготовил.

— Тжвжик.

— Как скажешь. Пойдем, Мамед, поможешь. Ковида не боишься?

— Болел уже.

— Это хорошо…Плохо, конечно. Ну, ты понял. Гамлет тоже болел. И до сих пор не переболел. — улыбнулся Струмкин.

В балке Струмкин снял с веревок простыни. Растянул их на полу. Сверху положили спящего Шлеменко. Закрутили жгутами концы и понесли через ступеньки и раскатанные ветром осенние сугробы. Втащить в ГТС-ку Шлеменко помог водитель.

— Не растряси по дороге. — сказал ему Струмкин.

— Вас бы тоже. Хорошо на изоляцию. — крикнул водитель через шум дизельного движка. — Вообще на народ плевать. Работай, пока не сдохнешь.

Струмкин махнул рукой.

— Ромуальдычу привет.

Водитель хлопнул дверцей и ГТС-ка выползла из светового круга прожекторов. Они остались одни. Вернее это Струмкин остался один. У Гамлета и Мамеда была древняя, кровная связь. Они были родственниками. Им не грозило смысловое одиночество как Струмкину. Человеку русскому. Человеку крайнему. В балке, в кухонном закутке на самодельном столе под пестрой скатертью их ожидал тжвжик в круглой чугунной сковороде. Оказалось, что это жареная оленья печень, сдобренная чабрецом и солью с перцем. Но вкусная-я! Струмкин наворачивал, не скромничал.

— Чего сидим? Гамлет, Мамед. Налетай, я ведь миг-истребитель. Миг и истребил.

Никто Струмкина не поддержал. Гамлет ковырялся вилкой в жарком, а Мамед сложил на груди руки и смотрел перед собой. Прямая спина и даже щёки твердые.

— Ладно. — Струмкин поднялся. Открыл шкаф, поколдовал немного, достал бутылку и сдвинул в центр стола три кружки. Разлил, подождал пока Гамлет и Мамед поднимут свои кружки.

— За все хорошее.

— Точно. — сказал Мамед. — За Шушу.

— Врёшь, турок! Шуши наш.

Яростный Еприкян. Это звучало также нелепо, как агрессивный пень, но Струмкин видел то, что видел Шекспир. Обезумевшего Гамлета. Мамед вслед за помбуром выскочил из-за стола.

— 8 ноября аскеры прогнали ваших баранов от стен Гавхар-аги. За это выпью, пока Аллах не видит. потому что радуется.

Мамед торжественно опрокинул в себя водку из алюминиевой кружки и не поморщился. Гамлет зарычал, а потом забился в невыносимом крике раненой полярной куропатки. Струмкин среагировал верно. Отгородил широкой спиной электрическую плитку, закопченный казан и три ножа. Широкий охотничий, простой кухонный и складной на 16 функций с штопором и зубочисткой.

— Тихо! Ша! — крикнул Струмкин. — Сели! Все сели, я сказал! Гамлет!

Еприкян продолжал стоять. Шептал какие-то, наверное, очень страшные армянские слова. Струмкину пришлось садить его силой.

— Меня слушаем. — Струмкин взялся за ручку сковородки. Грохнул криворожским чугуном по столу. Куски и капли тжвжика полетели во все стороны и немного на Мамеда.

— Первое. — сказал Струмкин, благоразумно убрав сковороду за спину и на плитку.

— Первое и последнее. Здесь не ваши горы. Здесь моя равнина. Ровно все решаем. По мере поступления проблемы. Сначала мой КРС. Потом ваш ИОЖ.

— Какой-такой ёж? — спросил Мамед.

— Окончательный и бесповоротный. Идите Оба Жигиты. Куда хотите. Жигайтесь где хотите. Но не здесь. Не в мою смену. Погуляли. Хватит.

Струмкин отвернулся. Хотел собрать ножи. Убрать от греха подальше. Не успел, но был готов. Как один из вариантов просчитывал, что Мамед чего-нибудь отчебучит. Поэтому когда почувствовал тяжесть на плечах и локоть сдавивший шею, действовал осознанно. Развернулся, прижал Мамеда к стене, чтобы ослабить хватку и прокусил до кости то, что было в районе досягаемости его крепкой челюсти. Прям замечательно кусательное место между большим и указательными пальцами. Дальше Мамед должен был заорать (это случилось), ослабить хватку (так и было). Потом затылок Струмкина ломал ему нос, а железный носок ботинка надежно и бесповоротно выбивал последние остатки дури из поехавшей от непонятной эйфории головы Мамедова. Дальше Струмкин укладывал разошедшегося кранового баиньки, а на утро все как полагается, в рабочем порядке. В такой убедительной манере Струмкин много кого настраивал на правильный вахтовый лад. Само собой алкашей, наркоманов-гашишников и закоренелых сидельцев. Однажды, на острове Круглый на гильотину пришлось брать годовалого белого медведя. Для его же пользы. Или так или картечь в толстую лобовую кость. С Мамедом фаталити-ботинок не