случилось. Ситуация развернулась в другой, не логичной плоскости. Гамлет бросился на помощь Мамеду, а не Струмкину. Он схватил своего бурового мастера за ноги и вместе с Мамедом завалил его на пол.

— Ты что такое творишь, Гамлет. — сипел Струмкин, пытаясь выбраться из двойного захвата.

— Мешаешь нам. — отвечал Гамлет, затягивая на ногах Струмкина ремень, который он выдернул из собственных штанов.

— Чего ты мешаешь, Струмкин? Сами справимся. — Гамлет почти плакал, но делал свое черное, предательское дело. Ремнем Мамеда связали Струмкину руки и примотали своего прямого руководителя к стулу веревкой.

— Не обижайся. — сказал Мамедов. Он морщился от боли и тряс покусанной рукой. — Армян правду говорит.

— Объясни.

— Чего объяснять. Тут понимать надо.

— Ты же местный. Каким боком тебе этот Карабах?

— Почти местный, Струмкин. До 7 лет в Ходжалы жил. Его родичи нас оттуда выгнали. Детей, женщин. В чем были. Босиком по льду и стреляли и убили. Маму мою, например.

— Это вам за Сумгаит отлилось. — ответил Еприкян. — Дядю моего прямо в квартире сожгли. Ваши из Карабаха.

— Как они там оказались? В Сумгаите. Кто их из Агдама и других мест выгнал?

— Потому что Карабах наша земля. Не ваши там церкви. Это Советы вам Карабах отдали.

— Карабах всегда тюркским был. Это все знают. Это русские, когда с персами воевали вас сюда переселили. Никогда вас там не было.

И Гамлет и Мамед, не сговариваясь, посмотрели на Струмкина. Мгновения оставались до армяно-азербайджанского перемирия в отдельно взятой вахтовой балке. От расправы Струмкина спасла несомненная древность обоих народов и общая эрудиция бурового мастера.

— Не…Не… — замотал головой Струмкин. — Мы туда только в 19 веке пришли. Дальше без нас. Сами-сами.

И они продолжили. Добрались до княжества Урарту и Кавказской Албании. Здесь у Гамлета появилось явное преимущество и Мамед был первым, кто сказал.

— Выбирай нож и пошли.

Гамлет выбрал охотничий. Мамедов не возражал. Взял себе кухонный.

— Идешь? — спросил Мамед.

— Идем. — сказал Гамлет. — Покончим с этим навсегда.

Струмкин освободился быстро. Батя должен быть запасливым. Вытащил складной нож из кармана. Перерезал веревки. Открыл шкаф. Достал "Сайгу". Вставил рожок. Встал у окна. Посмотрел на часы и выглянул наружу. Местом вендетты выбрали световой круг рядом с технической площадкой. Две неподвижные, отливающие синим, фигуры стояли друг против друга. Струмкин поднял "Сайгу". Раз. Два. Наверное, лучший, оптимальный вариант. Раз. Два. Самооборона. Пашем дальше. Дело делаем. Струмкин опустил карабин. Не смог. К тому же как всегда имелся другой путь. Хороший батя эмоции, где положено держит. В сердце, а не в голове. Фигуры начали кружиться. Клинков видно не было, но Струмкин знал, что они есть. Мамед сделал выпад. Гамлет отступил. Неумно действовал. Без маневра. Просто отходил назад. Туго пришлось бы помбуру Еприкяну в этом раунде бесконечной войны, но вдруг Мамед остановился, как будто напоролся со всей силы на бетонный северный воздух. Начал валиться в снег, перемешанный с электрическим светом. Еприкян не успел осознать, какая удача вдруг образовалась у его ног. Раздавшийся выстрел посадил Гамлета на колени, а второй заставил прижать руки к ушам. Струмкин бросил карабин на плечо. Спустился вниз по ступенькам. Вошел в круг света.

— Все. Отмирай, Гамлет. Э-э. Нет. Нож на землю.

Еприкян осторожно тронул неподвижного Мамедова. Поднялся. Выглядел подавленным и расстроенным.

— Видел, бать. Чудо. Бог покарал турка.

— Водка с феназипамом его покарали. Ты, кстати, на очереди. Давай, тащи его в балку, пока рядом не лёг.

На следующее утро Струмкин по рации связался с вахтенным поселком.

— Шлеменко как, Денис Ромуальдович? Что врачи говорят?

— На ИВЛе. Обязан выздороветь. Нам еще Лебядку вскрывать. У тебя как?

— Не скучно.

— Слушай я чего подумал. У тебя ж Еприкян армянин, а Мамедов?

— Вышло, что азербайджанец.

— Ты смотри как же это я…

— Да нормально. Он почти местный. Из Нижневартовска.

— Сколько прошли?

— Почти 1500.

— Ого.

— Нормально. Работаем.

— До 25-го справитесь?

— С такой бригадой…

— Струмкин?

Ромуальдыч был из тех воробьев, кто сам стреляет.

— Чики-пуки всё?

— Даже лучше. Все пуки-чики.

— Надеюсь на тебя, Струмкин.

— Само собой. На кого еще.

Ромуальдыч отключился. Струмкин посмотрел в окно. Кран поднял из скважины трубу. Еприкян обнял ее ключом. Теперь, пока не закончат, с "Сайгой" спать придется. Паспорта у этих жигитов Струмкин забрал. Хотя склонялся к тому, чтобы попросить у Ромуальдыча группу быстрого реагирования. Пусть в мордовских лагерях дальше воюют. Но батеринское сердце… Такая заноза. Но батин ход мыслей: " А я? Чтобы делал я со своим высшим техническим и льготной ипотекой, когда бы это был не далекий и призрачный Карабах, а родной и близкий Лабытнанги?"