И тут Макаров заговорил быстрее и громче:

– Долгих двадцать четыре года я усердно вспахивал научную ниву, добывая степени и награды… Но лишь с приходом благословенной Перестройки мне, наконец, открылось, что наша академическая наука – это никакой не поиск истины, а самое что ни на есть очковтирательство. Я понял, – глаза старого Димки зажглись, на щеках проступили красно-синие пятна, – я понял, наконец, – страстно повторил он, – что материализм неверен в принципе, и что в основе всего, что мы видим и что мы пыжимся постичь, лежит Великий план, созданный тем, кого издавна принято называть Богом, – Димка мудро помолчал и с усмешкой добавил: – Вот так-то, старикашка. Как видишь, снова подтвердилась старая истина: «Всё новое – это хорошо забытое старое».

– Эко тебя занесло! – фыркнул Быстров. – А мне кто-то говорил, что в начале восьмидесятых ты в Партию вступил.

– Было дело, – спокойно, с чувством правоты ответил Макаров, – но без этого я не мог бы защитить докторскую. Семейку-то, сам понимаешь, надо было как-то кормить.

Быстров попытался немного поспорить, но вскоре прекратил это пустое занятие.

– Странно, что ты остался на старых, обанкротившихся философских позициях, – подытожил Макаров их краткий спор. – Ведь в молодости ты был, я бы сказал, очень даже не глуп. Как же ты умудрился не понять, хотя бы за последние двадцать лет, что всё, что нам вколачивали в башку в школе и особенно в конторе, всё это было чепухой и очковтирательством? Встряхнись, старикашка, оглянись окрест! Неужели ты до сих пор считаешь, что человек с его божественным разумом появился на Земле вследствие тупого дарвиновского процесса? И что жизнь каждого из нас ограничена лишь временем нашего земного существования?

– Да, я так считаю и не меняю своих убеждений при смене политических ветров, – твёрдо ответил Быстров.

– Ну, тогда нам не о чем говорить, – холодно отрезал Макаров, схватил с журнального столика толстую книгу и стал нервно перелистывать её страницы. Этой книгой была Библия в синодальном переводе.

– Ну, тогда прощай, – буркнул Быстров.

Быстров брёл в сторону университета и пытался понять, что же заставило довольно способного Димку разочароваться в науке и удариться в религию. Решил, что его перерождение, скорее всего, связано с фиаско на научном поприще. Димка ожидал от себя куда большего, да и начинал он неплохо, но не хватило, как говорят спортсмены, морально-волевых. Погрузился в склоки, обычные в научных коллективах, боролся за должности, за зарплату, за жилплощадь, за заграничные командировки. Незаметно наука перестала быть главным занятием его души. Великие свершения не получались. Проще было обвинить всю академическую науку в очковтирательстве. Однако остаться у разбитого корыта тоже не хотелось, вот и появились сладкие мысли о бессмертии души, о Божестве и о Великом плане. Ведь эти мысли сводили к нулю все достижения его сотоварищей по цеху.

– А что я? – задумался Быстров. – Почему я выдержал все испытания и, как пушкинский Арион, «песни прежние пою»? Почему по-прежнему верю в прогресс и светлое будущее? Может быть, из-за собственной глупости? Да нет, скорее из-за того, что, несмотря ни на что, не сник и даже кое-чего добился. Успешные люди не меняют своих убеждений.

2

Быстров заглянул в коридор университета, отметил, что здесь мало что изменилось; вышел на набережную, пересёк Неву, постоял у Александрийской колонны, припомнив, как в одну из белых ночей отчаянно спорил тут с нечёсаными парнями из Публички. Удивился, что ничего не помнит о существе того спора, и двинулся по чётной залитой солнцем стороне Невского.

Здесь всё дышало его молодостью. Вот книжный магазин, куда он всегда заходил, подолгу разглядывал книги и обычно ничего не покупал. Вот столовая, где подавали очень вкусные пожарские котлеты, вот кафе, где он впервые выпил чашечку настоящего натурального кофе. Взойдя на Аничков мост, бросил взгляд на здание, где когда-то размещался студенческий филиал Публички, и вспомнил Карину Титаровскую с её глазами, улыбкой и нежностью. Образ девушки просто вспыхнул перед его глазами. От приступа чистой радости он даже остановился, и куда-то спешащие люди стали обходить его, недовольно бурча. И вдруг высокая девушка, обходя Быстрова, заглянула ему в лицо. Боже правый! – это была Карина. Те же большие карие глаза, тот же точёный носик, та же бесконечная нежность.

– Вам помочь? – раздался высокий чистый голос.

– Карина! Ты? – обомлел Быстров. – Как ты тут оказалась?

– Мы знакомы? – волна изумления прокатилась по лицу девушки.

Ноги Быстрова стали ватными, и он заметно шатнулся.

Девушка подхватила его под руку и подвела к чугунным перилам моста. Затем извлекла из сумочки мобильник и стала быстро что-то набирать на его клавиатуре.

Нелепость ситуации заставила Быстрова кисло улыбнуться.

– Девушка, я не нуждаюсь в медицинской помощи!

– В чём же вы нуждаетесь? – в её тёмных глазах вспыхнул весёлый огонёк.

– Вы не поверите, – стал оправдываться, овладевший собой Быстров, – но я хотел бы с вами поговорить. Не спрашивайте почему, в двух словах не объяснишь. Представлюсь: меня зовут Николай Михайлович Быстров. Я приехал из Сибири, из Академгородка, вспомнить свою студенческую молодость.

– А меня зовут, как вы угадали, Ариной. Я студентка университета, учусь на биофаке. Между прочим, уже на втором курсе. Сейчас бегу к подруге, которая живёт на Марата.

– А на кого вы учитесь? – не сдержал любопытства Быстров.

– На молекулярного биолога.

– Вы не поверите, но я тоже учился на биофаке, когда специальности молекулярная биология ещё не было. Вместо неё была биохимия. Я окончил университет в 64-ом… Тогда этот город назывался Ленинградом, а там, – Быстров указал рукой на большое здание на набережной Фонтанки, – я вёл умные беседы с девушкой, похожей на вас, как две капли воды. И даже имя её было очень похоже на ваше. Её звали Кариной, и училась она со мной в одной группе, в группе биохимиков.

– С ума сойти! – рассмеялась Арина. – Вы не находите, что число совпадений перевалило за все разумные пределы?

– Да нет же, вы действительно копия Карины, Карины Титаровской. Её имя просто вырвалось у меня, когда я увидел вас.

Арина мгновенно посерьёзнела и всмотрелась в лицо пожилого человека: высокий морщинистый лоб, плавно переходящий в обширную лысину, очки, за которыми поблёскивают небольшие серые глаза, пара глубоких вертикальных морщин между бровями.

– Вы меня элементарно разыгрываете?

– Какой мне смысл вас разыгрывать? Хотите не верить, так и не верьте, но мой жизненный опыт учит, что самые удивительные вещи не придумываются, они просто случаются, правда, нечасто.

Арине хотелось верить этому странному человеку, но она знала,