Наконец кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся:

— Лаврентий Филиппович, день добрый.

— Яков Андреевич, безмерно рад! — расплылся он в обычной своей улыбочке, иной раз ввергавшей меня в тоску.

Я достал из кармана сюртука свой сафьяновый бумажник.

— Долг платежом красен, — удовлетворенно заметил Медведев, поглаживая себя по подбородку. Его бледные глаза, в обрамлении золотисто-рыжих ресниц, потеплели и перестали казаться серыми.

Я молча отсчитал ему положенные банкноты, переданные мне мастером, Иваном Сергеевичем Кутузовым.

Я готов был уже распроститься с Лаврентием Филиппови— чем, как он задумчиво произнес:

— По-моему, Яков Андреевич, у меня есть некоторые све— дения, которые вас должны заинтересовать.

Я притворился удивленным:

— Неужто?!

У Лаврентия Филипповича Медведева было одно неоспоримое достоинство. Он никогда не беспокоил меня по пустякам.

— Три дня назад, — начал Медведев многозначительно. — В Неве, под аркой Исаакиевского моста выловили некое тело, — он сдвинул светлые брови и замолчал, в ожидании моей ре— акции.

Не стану скрывать, по поручению Ордена я нередко распутывал страшные преступления. Но, по-моему, это вовсе не говорило о том, что всякое тело, выловленное в Неве, имело ко мне самое непосредственное отношение.

— И что же?

Надзирателю мой вопрос не понравился, так как он, судя по всему, собирался осчастливить меня этой бесценной информацией.

— Имя Виталия Строганова вам о чем-нибудь говорит?

Скорее всего, Лаврентий Филиппович явственно разглядел перемену в моем лице, так как прямо на глазах у него улучшилось настроение. Разумеется, это имя слышал я не впервые, так как лично присутствовал на обряде его посвящения в степень аверлана, то есть ученика. И случилось это, можно сказать, прямо-таки недавно.

— При каких обстоятельствах это произошло? — всерьез поинтересовался я, живо вообразив себе этого милого белокурого юношу со страстным взором. Что же могло заставить эту чистую душу шагнуть с моста? Чем заманили его промозглые темные глубины? Неужто настолько буквально воспринял аверлан седьмую добродетель, соответствующую седьмой ступени Соломонова храма? Учителя заповедовали нам любовь ко смерти!

— Подозреваю, — промолвил надзиратель, — что гибель вашего друга была не случайной.

— А откуда вы узнали о нашей дружбе? — насторожился я.

— При покойном лично мною было обнаружено кольцо с вашей символикой, — пояснил Медведев. — Из чего я и заключил, что и он имеет к вашей ложе непосредственное отношение, если, конечно, кольцо не краденое, — Лаврентий Филиппович усмехнулся. — Но тогда, я полагаю, его смерть должна заинтересовать вас тем более.

— Справедливо полагаете, — заметил я, все еще ошеломленный услышанным. — Почему вы сомневаетесь, что Строганов покончил с собой?

— Мы узнали о происшествии со слов свидетеля, — объяснил надзиратель. — Ему показалось, что он видел рядом с Виталием еще одну фигуру, хотя и не слышал шума борьбы. Но утверждать наверняка он не берется, так как дело происходило в потемках, а у нашего свидетеля очень плохое зрение. Однако он явственно разглядел, как кто-то свалился в воду, и слышал всплеск. После чего и поспешил в управу, так как никого не оказалось поблизости, а жертва не просила о помощи. Да он в любом случае вряд ли смог бы ему чем-то помочь.

— А вы уверены, что это именно Строганов? — засомневался я.

Медведев махнул рукой:

— Уверен совершенно!

С моря повеяло холодом, я поднял свой воротник и постарался в него зарыться как можно глубже. Гранитная набережная за Невой показалась мне в этот час особенно мрачной.

Медведев тоже поежился и заметил:

— Домой бы уже пора. Супруга-то заждалась.

— А вы все же попробуйте рассказать поподробнее, — попросил его я и напомнил:

— Сами ведь разговор-то начали.

— Ладно, — согласился Медведев. — При трупе были обнаружены именные часы, так что позже выяснить его адрес мне особого труда не составило. Родители тело опознали. Они видели сына вечером накануне.

Это известие встревожило меня настолько, что я распрощался с Медведевым, позабыв расспросить его о личности свидетеля. Судя по всему, смерть Виталия не была случайной, и что-то подсказывало мне, что Иван Сергеевич непременно появится у меня с визитом на днях.

Мне было не по себе, я так до сих пор и не осознал случившегося, очень трудно было представить, что Строганова нет больше среди живых.

Я медленно приближался к дому, раздумывая о произошедшем и механически трогая амулет, спрятанный на груди. Подарок в форме двойного ромба с мифической буквой алеф грел мне душу и успокаивал.

У меня перед глазами так и стояла сцена недавнего посвящения. И от грустных мыслей болело сердце.

Когда поручитель ввел Виталия Строганова в ложу, среди присутствовавших был так же и я. Молодой человек выглядел растерянным, его глаза скрывала повязка. Все собравшиеся были в белых кожаных фартуках, хранившихся в Ордене специально для ритуала. На мне тоже был фартук с отогнутым нагрудником. В дверях появился ритор, я узнал в нем своего хорошего знакомого Грушевского. Он долго и многозначительно говорил о таинстве, которое должно быть сохранено и передано потомкам и от которого зависит судьба всего человечества. Его указательный палец в кожаной белой перчатке был устремлен в грудь прозелиту. Я заметил, что у Виталия руки слегка подрагивали.

Потом ритор стал задавать ему церемониальные вопросы, знакомые мне, как и всякому масону.

— Клянешься ли ты сражаться со злом, воцарившимся в этом мире?

— Клянусь, — прошептал Виталий побелевшими, искусанными губами.

— Клянешься ли хранить священную тайну? — вновь вопрошал ритор.

— Клянусь, — вторил эхом взволнованный неофит.

Виталия подвели к столу, за которым сидели двенадцать человек, место председателя пустовало. Поручитель, лицо которого оставалось в тени, снял с его глаз повязку, Строганов зажмурился от яркого света. Алтарь освещали восемь огромных церковных свечей. К нему вели три ступени, означающие три последовательных рождения посвящяемого.

— Сегодня ты повергаешься к вратам храма, — провозгласил ритор.

Два брата встали из-за стола и под руки подвели Строганова к первой ступени. Ритор велел ему лечь. Виталий повиновался. Когда он встал, на него одели фартук Ученика с приподнятым нагрудником, изготовленный из кожи агнца.

Так кто же посмел посягнуть на жизнь новообращенного? Эта мысль не давала мне покоя весь путь до дома.

Я миновал аллею английского парка и подошел к парадному входу. Мира, кутаясь в кашмирскую шаль, уже поджидала меня на улице.