— Оттудова! — худыш махнул рукой влево. — Кажись, за солончаками… Три раза бабахнули, и тишина. Прикажете разведать?

— Сам поеду, — усач по фамилии Мокрый, которая никак не вязалась с пустыней, намотал на ноги потные, еще не просохшие с вечера портянки и подтянул к себе сапоги. — Подымай хлопцев.

— Всех?

— Зачем всех? Человек десять. А остальные пущай не дрыхнут, глядят в оба. Фить! Вдруг это отвлекающий маневр? Выманит нас Керим из кишлака, а потом нагрянет сюда со своими живодерами и перережет всех к чертовой бабушке…

В кишлаке квартировала красная полусотня, в ее задачи входило упреждать и пресекать бандитские набеги на мирное население.

Наскоро обувшись и одевшись, Мокрый вышел во двор, уже залитый ярчайшим солнечным расплавом. Подхромал старик — хозяин дома — в полосатом засаленном халате, протянул пиалку с верблюжьим молоком. Мокрый отрицательно мотнул чубатой головой.

— Рахмат, отец. Не сейчас. Дело у нас срочное, — и, поворотясь к набежавшим из соседних дворов бойцам, зычно скомандовал:

— По ко-оням!

Вскорости десять кавалеристов уже рысили через пески. Мокрый ехал первым, одной рукой держал поводья, а второй сжимал наган, вглядываясь в волнистый окоем, ожидая увидеть растянувшихся цепочкой башибузуков. Свет слепил его, он натянул козырек фуражки до самого носа, хотя это серьезно ограничивало видимость. Опасаясь внезапного нападения, сбавил ход, под него подстроились и подчиненные.

— Глядите, товарищу Мокрый! — выкрикнул Павлуха, обладавший орлиным зрением. — Коняка по-за кущами…

Подъехали к растопыренному кусту. Увиденная Павлухой коняка уныло тянулась мордой к шипастым веткам и, уколовшись, нервно отдергивалась. За конякой волочился теперь уже бывший верховой — он застрял одной ступней в стремени, и потому жеребец не мог разъединиться с ним, так и таскал за собой эту бесполезную и безжизненную тяжесть.

Мокрый соскочил с седла, намотал на кулак гриву ахалтекинца.

— Тпру! Откуда ты взялся? Павлуха, глянь, что за субчик там мотыляется. Фить! Может, живой?

Павлуха отцепил перемазанное кровью и песком тело от стремени, перевернул на спину.

— Как есть мертвый, товарищу командир. В трех местах простреленный.

Бойцы окружили зловещую находку. Мокрый задрал фуражку повыше, задумчиво почесал лоб.

— Это кто же его так оприходовал, а? Наши ночами по пустыне не шатаются… Не иначе опять банда Керима наследила?

— Да он сам бандюк! — прогудел кто-то из десятка. — На винтарь его гляньте. Буржуйский. А Керима, известно, англичане снабжают, чтоб им кизяками подавиться…

— И то правда, — согласился Мокрый. — Но тогда что выходит — свои порешили? Чудно́… Фить!

Седельной сумы на жеребце не было. Павлуха обшарил застреленного, нашел у него дюжину патронов к винтовке, кисет и клочок грубой пожелтевшей бумаги. Последний заинтересовал его.

— А энто шо, товарищу командир? Никак карта. Вон и кишлак наш обозначен, и арык, что от криницы прорыли… А внизу каляки какие-то. Будто кто карандаш расписывал.

— Дай-ка! — Мокрый отобрал у него бумагу. — «Расписывали»! Это по-арабски. Вязь называется.

— А вы разумеете?

— Нет. Толмач нужен.

— Да где ж его взять? У нас в кишлаке одни узбеки, они на арабском ни бельмеса.

— В Самарканд свезем. И бумагу, и этого… Фить! — Мокрый кивнул на убитого. — Грузи его, хлопцы!

Два дюжих красноармейца взвалили труп на горемыку-жеребца, которого Павлуха повел за собой в поводу. Мокрый вскочил на своего сивку, карту с непонятными каляками упрятал в нагрудный карман и распорядился возвращаться в кишлак.

Глава I,

в которой Вадим Арсеньев знакомится с особенностями самых южных областей Советского Союза

Адское пекло!

Окна редакции были распахнуты настежь, но вместо живительной прохлады в них врывались жгучие волны перекаленного воздуха. Сидя за длинным облупленным столом, Вадим обмахивался парусиновой кепкой, однако это не помогало. От проклятой жарищи не было спасения.

А летучка все не заканчивалась, зануда-редактор бубнил и бубнил, противно чавкая жевательным табаком — отвратительная привычка, от которой он не хотел, да, наверное, уже и не смог бы отказаться, даже если бы захотел.

— В последнее время, коллеги, — сквозь клейкий морок долетал до Вадима его монотонный голос, — мы недостаточно внимания уделяем пропаганде научно-технического прогресса… чавк-чавк… А между тем, в азиатских республиках нашей необъятной страны все еще процветает махровое невежество, в особенности среди трудовых масс, которые совсем недавно стенали под гнетом баев и прочих феодалов…

Вот так уже целый час распинается. Начитался брошюрок из серии «Уроки политграмоты» и цитирует оттуда параграфы, переливая из пустого в порожнее. Эту бы «воду» да на нужды населения, а то лето выдалось такое засушливое, что и Филатовские ключи — главный источник городского водоснабжения — иссякли. И по уму не о прогрессе бы писать, а бить во все колокола, чтобы власти озаботились рытьем дополнительных колодцев. Но у газеты своя политика, она определена циркулярами, спущенными сверху. По крайней мере, редактор постоянно на них ссылается и любые инициативы, не соответствующие генеральной линии, зарубает на корню. Трус и подхалим. Благодаря протекции, угодил в теплое — ух, какое теплое, аж горячее! — кожаное кресло и держится за него мертвой хваткой.

Вадим вытер кепкой пот с переносицы. На белой материи проступило темное пятно. Фу ты… От брезгливости передернуло, и он зажал кепку между колен.

Первое знакомство с Самаркандом состоялось у него чуть больше месяца тому назад. Ведать не ведал, что фортуна занесет так далеко на юг, но обстоятельства сложились неожиданно. Вадим — штатный сотрудник особой группы Спецотдела ОГПУ — возвращался из служебной командировки в Москву, а его взяли и завернули. В столице к тому моменту усилилась и достигла точки кипения политическая борьба, а Вадим имел несчастье быть в нее втянутым. Пусть косвенно, не впрямую, но его непосредственный начальник Александр Васильевич Барченко принял решение подстраховать своего любимца.

Кадры в особой группе подобрались исключительные, замену им днем с огнем не сыщешь. Вадим, к примеру, обладал уникальными способностями: видел в темноте, слышал за многие версты, еще и считал с поразительной скоростью. Александр Васильевич предполагал, что он один такой на миллиард. А может и во всем свете подобных ему нет. И дабы не попасть такому феномену в смертельные жернова, спровадил его шеф от греха подальше в Туркестан, в самую отдаленную глубинку.

Барченко в ОГПУ не абы кто, ему сам Глеб Иванович Бокий покровительствует, выбивает финансирование, снабжает нужной информацией — полезнейшее прикрытие, без которого особую группу давно бы разогнали. Уж очень она необыкновенная, из всех стандартов выбивается… Заместитель председателя политуправления Генрих Ягода неоднократно на заседаниях вопрос поднимал: нужны ли Советской власти специалисты по оккультизму и необъяснимым явлениям? И есть ли резон кормить их за государственный кошт?