журналиста. И даже накинутый на левое плечо горчичный камзол, украшенный цветочной вышивкой, не заинтересовал её.

Второй импульс породил в нем надежду на то, что произошла ошибка.

— Это какая-то ошибка…

— Я не допускаю никаких ошибок в своей работе, — оборвала Раэзия, росчерком пера ставя жирную, безукоризненную, чернильную точку в графе "Расход".

За сим последовал третий импульс — злость и отрицание.

— Как это недействителен? Это просто смешно! — воскликнул он, оглядываясь по сторонам в поисках поддержки в борьбе с проявленной в отношении него несправедливостью.

Спустя четверть часа Анаэрин всё ещё стоял у прилавка из тёмного дерева и вёл страстный спор с женщиной в фартуке из жёсткого, пропитанного солями материала.

— В который раз вам повторяю, — отбивала она очередной выпад, — бланк недействителен.

Её нахмуренные брови и сжатая челюсть посылали недвусмысленный сигнал усталости и раздражения.

— Не может такого быть! — продолжал возражать журналист, со своей стороны игнорируя все знаки. — Я всегда регулярно оплачиваю пошлину. В начале каждого месяца. Новый начнётся только завтра.

— Но оплата не привязана к месяцам, — парировала оппонентка. — Вот тут, смотрите…

Глаза Анаэрина автоматически проследовали за тонким длинным пальцем.

— …чёрным по красному написано, что у вас оплачено 44 дня, а сегодня 45-е число…

— Что?.. Но…

У Анаэрина не нашлось слов, способных в достаточной степени выразить его замешательство и несогласие с методикой подбора аргументов Раэзии. В его голове кометами пролетали все доводы против. Например, что в третьем месяце года, втором месяце лета — апате — было ровно 44 дня. И так как сейчас лето, совершенно логично и объективно верно утверждать, что сегодня именно 44 день. Если только…

И вот наконец настала стадия принятия.

Пустым взглядом Анаэрин смотрел на заветное число в своём розовом билете. Графа “дни” всё не менялась. Ровно как и графа “месяц” — гимер.

Гимер был четвёртым месяцем года, одним из двух, что имели дополнительный 45 день.

Но как? Как Анаэрин мог впутаться в такую календарную неразбериху, будучи столь ответственным и организованным человеком?

Ответ напрашивался сам собой — обнуление календаря.

Скоркоский год состоял из восьми месяцев. Шесть из них имели по 44 дня и два — по 45. Нетрудно подсчитать и количество дней в году — 354.

Однако, изящно составленный, симметричный календарь никак не соотносился с графиком движения планеты. Из-за этого каждые три года накапливались несовпадения астрономических месяцев с календарными, приводившие к смещению сезонов. Казалось бы, самым простым и логичным решением было просто реформировать календарь и соотнести его с астрономическим годом. Но такая политика шла вразрез с поддержкой Традиции, следованию политике Преемственности и уважением старой Культуры. Поэтому, вместо создания нормального календаря каждые четыре года в Скоркосе просто "обнуляли" календарь, и весь цикл начинался заново.

Сказать, что Анаэрин был потрясён осознанием, что полгода прожил по неправильному календарю, значило не сказать ничего. Оставалось только порадоваться, что некому было посмеяться над его конфузом.

"Во всём, конечно, виновата погода", — оправдывал он себя. Аномально холодное лето, несомненно, являлось виновником его календарной бестолковости.

— Раз мы всё прояснили, — подвела итог Раэзия, — прошу вас, больше не задерживать меня и других покупателей.

Женщина сверилась с часами, которые вынула из кармана жестяного, как и она сама, фартука, и кинула взгляд на фигуру в шарфе.

— Осталось не более пяти минут — и магазин немедленно закроется, — недвусмысленно намекнула она.

— Мы не закончили, — возразил Анаэрин.

— Не знаю, что вы ещё от меня хотите. Я уже всё вам сказала. Приходите в другой день с правильно заполненным и оплаченным билетом.

Анаэрину ничего не оставалось, как сдаться. Он стремительно направился к выходу и резче, чем предполагал, толкнул дверь на улицу. Дверь не открылась.

"Ещё одно проклятье!" — выругался он. Конечно, только в мыслях. Сказать такое вслух не позволяли ни воспитание, ни желание сохранить остатки контроля над ситуацией.

Справившись с дверью, которая открывалась вовнутрь (иначе колокольчик не прозвенит), Анаэрин вдохнул холодный вечерний воздух. Совершённое несколько минут назад открытие выбило почву из-под ног журналиста. По-хорошему, ему следовало пойти домой и заняться другими делами, например, статьёй, сдачу которой он просрочил ещё несколько дней назад… Мало вероятно, что за те дни, пока Анаэрин будет занят оформлением нового розового билета, произойдёт что-то катастрофически ужасное. Однако, когда ведёшь непримиримую войну с системой, сдаваться перед очередной бюрократической препоной ощущалось чем-то противоестественным. Выйти победителем было делом принципа.

— Но что же предпринять? — спросил Анаэрин, обратив взор на бесконечную Вселенную, то есть к морю.

"Купить кровь по текущему билету не получится. Теперь это ясно, как день недели", — рассуждал он, прохаживаясь вдоль витрин магазинов, где один за другим переворачивались таблички с "Отворено" на "Затворено".

Почему вообще разрешение выдаётся на столь малое количество дней? Почему нельзя получить лицензию чернокраса на несколько лет, как это делалось с разрешением на оружие? В Скоркосе с большей вероятностью можно умереть, получив пулю, нежели став жертвой колдуна!

Если подумать логически, то это ещё и дискриминация по признаку… Какому? Не расовому, конечно. Но и профессиональным его не назовёшь.

Чтобы человек стал чернокрасом, нужно заключить договор, сделку, союз — что угодно — с одной из Сущностей, называемых ларами. Сколько их сказать в точности никто не мог. Некоторые утверждали, что всего восемь, другие — бесконечное множество. Но каждый чернокрас был связан только с одним ларом. Условия, на которых заключается сей союз, — дело лишь чернокраса и лара. А вот плата для всех одна — кровь.

Мысли о чернокрасах и ларах напомнили журналисту об одном знакомом некроманте с изрезанными руками. Прекрасный пример системной дискриминации — некроманты считались личностями асоциальными и вообще не могли получить разрешение. Что в большинстве случаев подталкивало их к самоповреждению или, что случалось чаще — на преступную стезю.

Убийство или чёрный рынок крови для Анаэрина вещи неприемлемые. А вот перекупка крови у того, кто приобрёл её легально — куда более соответствовало его нравственным принципам. С одной стороны, это, несомненно, выходило за пределы границ юридической легальности. С другой — это хорошая сделка с совестью.

Договорившись с самим собой и обрадованный найденным решением проблемы, журналист поспешил вернуться в бакалею. Успех его предприятия напрямую зависел от мучителя шарфов, поэтому, увидев его спину за стеклом бакалеи, Анаэрин молнией влетел обратно в лавку.

Звякнул колокольчик.

Человек в шарфе резко обернулся, чуть ли не выронив какое-то небольшое приспособление, которое держал в руке и направлял в сторону Раэзии.

Это был крохотный револьвер.

"Великие поэты, ограбление!"

Глаза Анаэрина округлились. Он так и застыл на месте, прикованный к полу, разом