— шестерёнки из игл, быстро прокручиваемые бездельем. Сон — мир, где будильник звенит под утро, напоминая о потере. Мир лёгкости в теле и тяжести воздуха в моей капсуле. Подвесные мешки под глазами, набитые песком, болтаются в корзине воздушного шара, как балласт. Я не взлетаю, но смотрю в небо — и уже где-то парю в облаках. Я вижу, что мои руки — это тонкие листы кальки, которые могут развеять зигзаг заката в небе и сохранить её отпечаток на себе. Я чувствую зябкость и ликование свободы в груди. Могу вдыхать, широко раздвинув рёбра. Я смотрю на людей сверху, а они даже не могут догадаться, что это человек в небе, а не какая-нибудь ласточка, как я уже скрываюсь в облаке, утопаю в нём. Оно необъятно, но я хочу обнять его хотя бы иллюзорно и погрузиться в текущий сон, укрывшись тонкими пластинами бумаги. А потом… Бодро проснуться. Улететь к ангелам, сблизиться с одним из них. Рассказать ему всё-всё. О любимом холме уединения, о прочных листьях папоротника в лесу. О забытых мною морщинах, о его потускневшем взгляде, о его сдержанности ко мне. И тогда мне захочется плакать ему в плечо. Выплакать ему всё, что я закопала на глубине двух метров под землёй.

* * *

Молнии поджигают пни по периметру поляны, ослабляя мою защиту. Дождь стих. Мелькающая дырявая чаща деревьев, колючих кустов и подростов тут же сменяется песчаными наносами. Кажется, такой пейзаж всегда и был, когда он не меняется часами. Дождь заполняет пустые карьеры энергией. И только тогда слышен гром, который телепортирует меня в петлю непреодолимой обыденности. Раздражение поджигает ель и распределяет терпкий дым по сморщенным почкам на веточках-пальцах, ожидая их дрожи. Оно, как писк комара, мерцающего перед слипшимися веками, переваривает во мне клубничное варенье до состояния испорченной кастрюли, и вдруг выбивает из садовых клопов. Оно мешает стеблем борщевика духовность с вонючей грязью, заставляя меня травится червями и тлей, что не сожрала лишь несколько ромашек, одуванчиков, дубов, гвоздик и колокольчиков. Но я поднимаю голову и знаю, меня ждёт то же очищение, что и природу после душного дня. Маска пропускает ветреную смесь свежести, слегка намокшей бетонной плитки, хвои молодых сосен, земли и песка. Запах отрывает тело, как клеща ниткой, и сносит на юг, в обрывки тёплых краёв бумаги, углы которой пытаются проколоть мозоли на ладонях. Забвение оттесняет мыльные картинки, и плавно затемняет тёплый мир, постепенно охлаждаясь и превращаясь в ливень.

Тут крайности играют в пинг-понг и легонько подбрасывают мячик для продолжительных попрыгушек-мучений на каждой стороне. А я жду промаха, хотя бы из-за глупой задумчивости противника. Для меня и для них. Жалость прыгает с борта плашмя в воду. Бытовая жизнь отделяется и образует континент, открывать который я не собираюсь. По крайне мере, до тех пор, пока не начнётся новая партия.