Бассани погружается в историческое прошлое и видит, как оно прорастает в настоящее. Любое его произведение превращается в подробную летопись двух реальностей: прошлого и настоящего, и писатель сосуществует в них одновременно, смотрит на себя со стропы, замечает, как время течет в нем и вокруг него. Это и может послужить ключом к пониманию его «Феррарского романа», который писатель создавал на протяжении всей своей творческой жизни. В окончательное издание цикла вошли романы и повести «За городскими стенами», «Золотые очки», «Сад Финци-Контини», «За дверью», «Цапля» и «Запах сена». Они объединены общими героями, но главным действующим лицом остаются рассказчик и его родной город.

Роман «Сад Финци-Контини», который мы предлагаем вниманию читателей, интересен и как наиболее яркое воплощение всех мыслей и идей автора, и как лирическое описание развития и роста души молодого человека, открывающего для себя мир, полный боли, непонимания, одиночества. Роман начинается далеко от Феррары, в окрестностях Рима, затем действие переносится на окраину Феррары, туда, где расположено еврейское кладбище. Круг постепенно сужается. Вот мы уже в черте городских стен, в обширном парке, принадлежащем семье Финци-Контини. Вместе с героем мы постепенно продвигаемся все ближе к сердцу парка, к «magna domus» — к большому дому, а затем к святая святых: к комнате Миколь. Но оказывается, что, прикоснувшись к душе любимого человека, ты можешь быть только отброшен назад, и то, что рядом, и есть самое далекое. И вот после бесконечных блужданий по улицам и площадям старой Феррары читатель снова оказывается у ворот еврейского кладбища. Это конец пути. Конец в прямом смысле для героя романа Альберто, нашедшего там упокоение, и для рассказчика, который понял, что значит жить в современном ему мире. Никто из персонажей не желает думать о будущем, как если бы они знали, какой страшный конец их там ждет. Для рассказчика будущее само по себе не имеет значения, ибо то, что он пережил в душе, о чем думал и мечтал, становится таким же реальным, как и то, что случилось в действительности, поэтому он волен творить свое будущее, но абсолютно не властен над прошлым и настоящим Над ними ничто не властно. Даже время. Все, что живет в памяти человека, составляет его собственный реальный мир, из которого он не может выйти, который он не в силах изменить. Единственный герой романа, мечтающий о будущем, Малнате, молодой инженер из Милана, также не увидит предмета своих стремлений и мечтаний: его ждет такой же, как и всех, трагический конец: он погибнет на войне.

Писатель предупреждает нас, что мы совершим путешествие в мир теней, в царство смерти. Предчувствие трагического финала тяготеет над всеми страницами романа. И все же у нас не остается тягостного чувства. Мы погружаемся в мир молодости, влюбленности, дружбы, сочувствуем безнадежно влюбленному герою, мы так же, как и он, стремимся побывать в таинственном, не похожем на другие, доме Финци-Контини. Нам понятно глубокое чувство любви, объединяющее всех членов этой семьи — бабушку, дядей, родителей, детей. Каждый из нас наверняка испытывал нежную любовь, смешанную с досадой и нетерпением, подобную той, которую испытывает герой к своим родителям.

Собственно, в этом и заключается замысел писателя: глядя, как в зеркало, в чужие жизни и судьбы, человек размышляет о своей жизни, задумывается над тем, что значит жить. Сам Бассани и во многом его лирический герой нашли смысл жизни в творчестве: если нельзя изменить окружающую реальность, то можно создать для себя совершенно новый, собственный мир и жить в нем.

И. Соболева

Посвящяется Миколь

Конечно, сердце всегда готово сказать, что будет, тому, кто к нему прислушивается. Но что знает сердце? Только то, что уже было, да и то не все.

А. Мандзони,

«Обрученные», глава 8.

Я давно уже хотел написать о Финци-Контини — о Миколь и Альберто, о профессоре Эрманно и синьоре Ольге — и обо всех остальных, кто жил или, как я, приходил в дом на проспекте Эрколе I д'Эсте в Ферраре незадолго до того как началась последняя война. Но только год назад, в одно воскресенье апреля 1957 года случилось нечто, послужившее побудительным мотивом, заставившее меня действительно сделать это.

Все произошло во время обычной воскресной прогулки. В компании друзей на двух автомобилях мы отправились сразу после обеда по дороге Аурелия без какой-то определенной цели. В нескольких километрах от Санта Маринелла наше внимание привлекли внезапно возникшие слева башни средневекового замка. Мы свернули на проселочную дорогу и в конце концов вышли прогуляться на безлюдный песчаный берег, который простирался у подножия замка. Правда, замок этот вблизи оказался совсем не таким средневековым, как мы ожидали, увидев с шоссе, против солнца, его темный силуэт на фоне ослепительной и безбрежной голубизны Тирренского моря. На нас обрушились порывы ветра, песок запорошил глаза. В замок нас не пустили, потому что у нас не было письменного разрешения от администрации Бог весть какого римского кредитного учреждения. В общем мы были крайне недовольны и раздражены тем, что по собственной воле уехали из Рима в такой день, который сейчас, на морском берегу, казался почти таким же суровым, как зимой.

Минут двадцать мы походили взад и вперед по пляжу. Единственным веселым человеком в нашей компании была девятилетняя девочка, дочь молодой пары, в машине которой я приехал. Возбужденная ветром, морем, сумасшедшими вихрями песка Джанна дала волю своей жизнерадостной и экспансивной натуре. Она сняла туфли и чулки, несмотря на то что мама пыталась ей это запретить. Она выбегала навстречу волнам, которые обрушивались на берег, и замочила ноги до колен. В общем она развлекалась вовсю, так что через несколько минут, когда мы вернулись к машинам, я увидел в ее живых черных глазах, сияющих на разгоряченном нежном личике, откровенное сожаление.

Вернувшись на Аурелию, мы через пять минут доехали до развилки Черветери. Поскольку было решено сразу возвращаться в Рим, я не сомневался, что мы поедем прямо. Но в этот момент наша машина притормозила, и отец Джанны высунул руку в окошко. Он подал знак другой машине, которая шла за нами метрах в тридцати, что собирается повернуть налево. Он передумал возвращаться в Рим.

И так мы оказались на неширокой асфальтированной дороге, которая ведет сначала к маленькому селению, почти сплошь состоящему из новых домов, потом серпантином карабкается на холмы и доходит до знаменитого этрусского некрополя. Никто ничего не спрашивал. Молчал и я.

За селением дорога шла немного в гору, и машина слегка замедлила ход. Мы проезжали совсем близко от монтероцци — зарослей, которыми покрыто все до Тарквинии и дальше; со стороны холмов их больше, чем у моря, они покрывают всю территорию Лация к северу от Рима, всю эту территорию, которая по сути не что иное, как огромное кладбище. Здесь трава зеленее, гуще, темнее, чем на участке между дорогой Аурелия и Тирренским морем: это признак того, что вечный сирокко, дующий с моря, по дороге сюда теряет свое соленое дыхание, а влага недалеких гор уже оказывает свое благотворное влияние на растительность.