За знакомыми коридорами тянутся новые; они словно горы, встающие на пути к свободе, которая ждет по другую сторону железных ворот с многочисленными запорами. И здесь Хантер переживает моменты, когда ему трудно сохранять с таким трудом обретенное спокойствие. Идти этими коридорами — все равно что совершить неожиданный рывок вперед через бесконечный лабиринт, в котором провел треть жизни; ощутить, что ты наконец-то спасся от безумия, заполнившего все уголки разума, за исключением того крохотного ядрышка в центре, где скорчилась твоя душа, погрузилась в летаргию на срок, достаточный для проведения четырех Олимпийских игр.

Хантер подписывает бумаги под надзором сотрудников исправительного учреждения, которые теперь обращаются с ним по-другому, хотя и не совсем. Для них, как и для остального мира за воротами, этот срок никогда не закончится. Если уж ты стал преступником, то будешь им вечно, особенно если совершил убийство. Убийство означает, что ты не такой, как мы, однако нам спокойнее притвориться, будто ты один из нас.

Ему возвращают прозрачный пластиковый пакет с вещами. Наручные часы, бумажник с семьюдесятью долларами и мелочью, другие безделицы из прошлой жизни. Хантера заводят в помещение с решеткой вместо стены, где тот переодевается в ту одежду, в какой его доставили в тюрьму, а тюремщики и другие освобождающиеся заключенные смотрят. Он уже привык, что вся его жизнь происходит на глазах у других, однако с нетерпением ждет момента, когда это закончится. Одежда все еще по размеру. Джинсы, черная футболка с длинными рукавами, потрепанная куртка из джинсовой ткани. Костюм, который никогда не выходит из моды.

Тюремщик проводит его вниз по нескольким лестничным пролетам, выводит во двор, смежный с тем, где он гулял по четыре часа в неделю. Они идут через двор к воротам. Их перед ним открывают.

Хантер выходит.

В мир!

Ярдах в сорока на обочине ждет такси. Других заключенных, освобожденных сегодня, отвезут в казенном фургоне. Этот же человек захотел, чтобы настоящая жизнь началась сразу за воротами. Он подходит прямо к такси и садится, не оглядываясь.

— Куда ехать? — спрашивает водитель.

Хантер называет ему ближайший городок. Он откидывается на спинку сиденья и глядит в ветровое стекло, пока водитель заводит машину, — и начинается путешествие прочь от этого места. Водитель не спешит вовлечь его в разговор и не включает радио. Пассажир признателен и за то и за другое, хотя ему нет нужды прокручивать в уме, что он сделает сегодня, и рисовать перед собой размашистыми мазками, как пройдет его первый день на свободе. Это он уже сделал, все готово. Хантер знает, насколько важно сохранить в себе желание и стремление двигаться вперед, оставляя очередной вчерашний день позади. Прошлое — это прошлое, нерушимая данность. Единственное, на что оно способно в настоящем, — затянуть тебя обратно.

Все, что происходило за этими высокими стенами, которые сейчас стремительно уменьшаются в зеркале заднего вида, останется за ними навсегда: побои; первые ночи, полные безысходного ужаса; две попытки суицида за первый месяц; затем решение, с кем общаться и до какой степени участвовать во внутренней жизни тюрьмы, чтобы не оказаться у кого-нибудь на побегушках и в то же время не угодить в «черный список» какой-нибудь банды — верный смертный приговор от альтернативной системы судопроизводства. Это было тогда и там.

А теперь он здесь. И сейчас.

Единственное, что Хантер захватил с собой оттуда, — осознание, которое поддерживало его все эти годы, но в то же время терзало в самые темные часы ночи: он не виновен в том преступлении, за которое его приговорили. Девяносто процентов заключенных утверждают то же самое, и большинство из них лжет.

Однако этот человек не лгал.

Он действительно не совершал преступления.

Все еще необходимо уточнить детали: чем пообедать по случаю освобождения, где достать одежду, от которой не разит тюремным духом, где остановиться на ночь. Но главная цель уже оформилась в мозгу.

Он обязательно раздобудет оружие.

А затем пустит его в ход.

Каждый день, во всех отношениях, я становлюсь все лучше и лучше.

Эмиль Куэ

Проезжая по внутреннему периметру «Океанских волн», я заметил, что машина Каррен Уайт уже заняла на стоянке «Недвижимости на побережье» лучшее из двух мест — то, которое неизменно остается в тени после обеда. Поэтому, садясь в машину в конце рабочего дня, вы не испытываете ощущения, будто залезли во включенную духовку. Каррен припарковалась со свойственной ей аккуратностью. Маленький спортивный «БМВ» застыл параллельно линиям разметки, как будто она сначала остановилась, а уже потом уговорила Большого Уолтера, нашего разнорабочего, провести на асфальте линии (надо сказать, что при ее обаянии и напористости такое вполне возможно). Я не менее ловко загнал машину в оставшееся пространство и взглянул на часы в приборной панели. Двенадцать минут девятого.

Гм.

Я записал время в айфон. Стоит заметить, что не такой уж я педант. И время записываю только для того, чтобы развить в себе полезную привычку и выработать определенный тип поведения, что позже сможет пригодиться в более важных делах. Кроме того, Каррен приходит на работу раньше меня уже третий понедельник подряд и, без сомнения, решила, будто это что-то доказывает или же дает ей какое-то преимущество в забеге на дальнюю дистанцию. Откуда ей знать, что я уже побывал на деловом завтраке на Сант-Армандс Серкл: кофе, французские тосты и двадцать пять минут легкомысленной болтовни с личностью, которая в итоге поможет мне заработать кучу денег. Каррен также невдомек, что пока я ехал из дома в Сарасоте, успел прослушать скопившиеся за выходные объявления из Интернета, касающиеся развития предприятий и продвижения брендов (закачанные из Сети на айфон, а затем озвученные могучей акустической системой, установленной в машине), отправил пять сообщений, набросанных еще дома, отредактированных и отправленных, пока я стоял на светофоре, и обновил свой статус на страницах в LinkedIn, Facebook и HollaBack. Первый червячок достается ранней пташке, но Билл Мур согласен и на вторую порцию, если его червячки при этом окажутся сочнее и больше.

«Ладно, мисс Уайт, забирайте лучшее место на парковке, пока есть возможность. Посмотрим, кто будет смеяться последним».

Я собрался с духом, прежде чем покинуть кондиционированные недра «Лексуса», но жара все равно стиснула меня в душном объятии, словно престарелый банкир — барменшу. За шесть лет жизни во Флориде я так и не привык к тому, что влажность обращает это место в сущий ад и готова навалиться и коварно подмять под себя, едва успеешь продрать глаза. Запирая машину, я взглянул на небо над двухэтажными приземистыми зданиями кондоминиума, окружавшими меня, и с удовлетворением отметил, что вдалеке собираются облака. Рано или поздно — Господи, пусть уже сегодня! — разразится гроза, после которой жизнь сделается более-менее сносной хотя бы на пару дней.