От минометного огня лес жалобно стонал. Осколки срезали ветки, с визгом впивались в кочки.

Стоял приторный запах гари, смешанной с горьковатым пороховым дымом. Партизаны на лошадях волоком подтаскивали сваленные деревья к опушке. Здесь обрубывали ветки, а бревна на плечах тащили в болото. Каждое бревно, каждая доска укрепляли настил. Вскоре оказалось, что не хватает досок. Тогда разобрали последние повозки.

Дмитрий Горячий старался не смотреть на часы, но нежеланный рассвет неумолимо приближался. «Надо оставить на передовой прикрытие», — подумал он.

Перед самым рассветом каратели перенесли огонь в глубь леса. Люди гибли, но работа не прекращалась. Под непрерывным обстрелом партизаны наконец положили узкий настил, который быстро покрылся льдом и стал скользким.

— Беренштейна к Горячему, — послышались голоса.

— Начальник штаба, — обратился ко мне командир отряда, — мы отходим. Обеспечь порядок на переправе. Покинешь ее последним, вместе с боевым прикрытием,

Бой гремел уже совсем рядом. Усталые люди срывались с качающихся бревен в смрадную жижу, падали, скошенные осколками и пулями, но молчаливая цепочка партизан, побеждая топь, упрямо продвигалась навстречу рассвету.

Перед самым рассветом к командиру группы прикрытия младшему лейтенанту Ивану Царенко прибежал посыльный:

— Отряд переправился, можно отходить.

Теперь пришла пора переправлять лошадей.

У Андрея Кучерова был послушный жеребец Гай, за которым пошел бы весь табун. Но в последнюю минуту Гая убила мина. И теперь все старания партизан направить к настилу даже самого смирного мерина были напрасны: перепуганные животные вставали на дыбы, обрывали поводья, и, обезумев, бежали, куда глаза глядят.

Тогда Кучеров приказал бойцам гнать лошадей назад. Кони понеслись на позиции немцев. Цокот копыт, неистовое ржание и стремительность, с которой табун под покровом темноты обрушился на вражеских автоматчиков, ошеломили их. Многие солдаты оказались под копытами, некоторые с перепугу забились в укрытия, а танкисты, не разобравшись в обстановке, начали преследовать прорвавшуюся через их позиции «партизанскую кавалерию». Пока гитлеровцы опомнились, партизанское прикрытие успело оторваться от преследователей и заминировать настил.

На рассвете фашисты обнаружили партизанскую переправу. Цепочка немцев поползла по зыбкому настилу. Балансируя на скользких досках, десятка три фашистов во главе с гауптманом медленно приближались к противоположному берегу. В наступившей тишине отчетливо слышался осторожный стук сапог, подкованных острыми шипами…

Внезапно Царенко дал длинную очередь из ручного пулемета. Трассирующие пули светлячками метнулись во мглу. С настила в ответ застрочил вражеский пулемет, залились автоматы. Тогда Царенко плавно повернул замыкатель. Огненный факел вспыхнул в тумане. Жалобно застонало болото. Бревна, доски, липкая грязь вместе с карателями шумно взлетели в зимнее небо.

Когда вдали замерло глухое эхо взрыва, Иван еще раз повернул замыкатель. Красно-лиловая вспышка выхватила из тумана болото, швырнула в лица партизан колючий, словно хвоя, снег. С деревьев посыпались звонкие сосульки.

Тяжело взметнувшаяся вода осела, затихло эхо последнего взрыва. Царенко поднялся. Стряхнул с шинели мокрую грязь. Страшная усталость сковала тело, очень хотелось есть. Он взглянул на ребят:

— Пошли!

Прорвавшись к Днепру, мы установили связь с другими отрядами, а затем совместно с бригадой десантников захватили переправу.

Понимая, что захваченный плацдарм будет использован для развертывания наступающих советских войск, гитлеровцы стали подтягивать танки, бронетранспортеры и артиллерию.

Партизанские разведчики связались с нашими артиллеристами. Первые снаряды легли вблизи танков с черно-белыми крестами. Наблюдатели скорректировали огонь, и гвардейцы обрушили на фашистские танки огненный ураган.

Вражеская атака захлебнулась. Деревянные кресты вместо железных получили баварцы и саксонцы на берегу Днепра. Переправу мы удержали и помогли наступающим частям Советской Армии форсировать Днепр.

…А фронт, завывая и грохоча, стремительно катился за Днепр.

После освобождения Черкасс Дмитрию Горячему и комиссару отряда Ивану Жилину по состоянию здоровья пришлось оставить ряды партизан.

Штаб партизанского движения фронта предложил мне укомплектовать и возглавить разведывательно-десантную группу для действий в тылу врага. Из тысячи пожарцев[1], соединившихся с частями Советской Армии, я должен был отобрать тех, кого хорошо знал по подполью, с кем не раз ходил в разведку, взрывал воинские эшелоны и мосты, кому полностью доверял.

Эти люди должны были отлично знать свою военную специальность, четко выполнять приказы, в любой момент идти на выручку товарищу, попавшему в беду, словом, быть смелыми и находчивыми. Я не имел права ошибиться ни в одном человеке.

Комиссаром группы был назначен Филипп Петрович Похилько — в прошлом кадровый офицер. В нашем отряде он успешно командовал взводом. Партизаны уважали его за ум, душевность и справедливость.

Известно, что хороший радист — залог боевого успеха. Можно собрать самую ценную информацию о противнике, но вовремя не суметь связаться с Центром, и она потеряет свое значение.

Я хорошо знал комсомольца Анатолия Гузанова, и он с удовольствием принял мое предложение стать радистом отряда.

Партизанский врач Леонид Ревенко поражал всех богатырским ростом. Добрые глаза, медлительная, уверенная походка, мягкая неторопливая речь — все это располагало к нашему лекарю. Мы уже знали по опыту — в нужную минуту он становился агитатором, санитаром, поваром, а в походах был выносливым солдатом.

Разведку возглавил Андрей Кучеров. Еще не было случая, чтобы разведка, которой он руководил, не давала нам достоверную информацию.

Ивана Григорьевича Кабаченко я знал по подполью на станции имени Т. Г. Шевченко. У Горячего он командовал взводом и был представлен к званию Героя Советского Союза. Кабаченко отличался оперативным мышлением и вполне подходил на должность начштаба.

Командирами двух будущих разведывательных групп стали Михаил Имас и Михаил Данильченко — люди совершенно разных характеров, но они дружили крепко, по-мужски и воевали со смекалкой. Третью разведывательную группу возглавил двадцатишестилетний младший лейтенант, моряк-коммунист Иван Царенко.

Когда возник вопрос о названии нашей группы, единодушно решили сохранить прежнее наименование отряда и пользоваться своими старыми партизанскими прозвищами. Так, Михаила Имаса за пшеничную бороду прозвали Белый, Михаила Данильченко — за густую черную — Черным, меня — Володей.

Несмотря на различие характеров, «девятка» составляла дружный коллектив. Нас объединяла беспредельная любовь к Родине, ненависть к оккупантам, желание отомстить за погибших друзей. Мы горячо верили в наше правое дело и победу и считали своим священным долгом бороться с фашизмом всюду, куда бы нас ни направила Отчизна.

Мы догадывались, что полетим в тыл врага, что придется воевать в новых и необычных условиях. Знали — будет трудно. Поэтому не теряли времени. Наша группа с усердием принялась за учебу. С секретами партизанского мастерства нас знакомили люди, которые имели солидный боевой опыт и провели много месяцев в тылу противника.