Между последними загородками проход был такой узкий, что пришлось двигаться гуськом. Скоро впереди осталось человек десять, не больше. Алекс подтолкнул Бриско.

— Давай ты первый.

Они уже оказались перед ложем. Король лежал с непокрытой головой в нимбе пышной седой гривы. От мельтешащих в воздухе снежинок немного кружилась голова и казалось, что видишь сон, однако это была явь: король умер, и его тело покоилось здесь, на морозе, посреди Главной площади.

Бородатое лицо выглядело безмятежным, как будто король мирно отдыхал. Казалось, вот сейчас старческие руки, скрещенные на груди, приподнимутся при вдохе, но они оставались неподвижными, они застыли, как руки статуи. Казалось, вот сейчас разомкнутся веки, и голубые глаза взглянут на небо, но веки не размыкались. Они сомкнулись навсегда. Король Холунд не спал — он был мертв.

— Давайте, давайте, — поторопил солдат, — не задерживайтесь.

Бриско протянул руку, тронул край каменного ложа и отошел. Алекс же сделал еще шаг и дотянулся до королевского сапога. Пальцы коснулись холодной кожи, и его пробрала дрожь. «Я потрогал мертвого короля!»

— Ну давай, проходи! — сказал солдат, следивший, чтобы движение не застопорилось.

Он сказал это доброжелательно — не такой был день, чтоб покрикивать.

Но Алексу было мало, ему хотелось еще остаться, и он отважился на безумный экспромт. Еще секунду назад он ни о чем таком и не помышлял, а тут решился: вместо того чтоб проследовать дальше вместе с очередью вслед за Бриско и остальными, он сделал шаг в сторону, потом еще шаг, и еще, и встал как вкопанный. Солдаты никак на это не отреагировали. Почему? Трудно сказать. Возможно, потому, что он проделал свой маневр так естественно и невинно, не таясь. Возможно, потому, что каждый из четырех солдат понадеялся на трех остальных. Возможно, потому, что он был ребенком. Как бы то ни было, теперь он стоял здесь и едва осмеливался дышать. «Если я хоть глазом моргну, — думал он, — они меня сразу прогонят». Так что он и не моргал, и не двигался много долгих минут. Снег ложился ему на капюшон. Он его не стряхивал, и белая нашлепка у него на макушке росла сантиметр за сантиметром.

Когда Алекс почувствовал, что удержал за собой занятое место, что о нем практически забыли, убедившись, что он никому не мешает, он осмелился рассмотреть все как следует.

Во-первых, лицо короля. Это было самое интересное, потому что на него легко и нежно опускались снежинки. Сперва они забивались в пышную бороду, в волосы, брови, потом постепенно покрывали белым налетом лоб, скулы, щеки. Тогда солдат — всегда один и тот же, высокий и худощавый, стоявший слева у изголовья, — подходил и сдувал снег. Сдувал в несколько приемов, благоговейно, осторожно выдыхая: «Ф-фут… Ф-фут…» Снег разлетался, и лицо открывалось вновь. Алексу чудилось, что короля это забавляет, что на губах его проступает улыбка, но, скорее всего, эту иллюзию порождал мороз, сковавший черты покойного.

Король, казалось, спал. А перед ним проходил его закутанный народ. Алекс смотрел на это нескончаемое шествие. Толстые, худые, коротышки, верзилы. Люди со всего острова, с этого края света, называемого Малой Землей. Не пришли только больные да умирающие. Все остальные были тут: старые-престарые старики и старухи, знавшие короля еще ребенком, — они подходили и склонялись, почти раздавленные годами и горем; мужчины и женщины помоложе, которые останавливались на миг, прикасались к каменному ложу или к сапогу короля или прикладывались лбом к его сапогу или колену. Если кто-нибудь слишком долго не отходил, один из солдат легонько подталкивал его прикладом.

— Давайте, сударь, ну-ка, сударыня, проходите, не задерживайтесь, вон какая очередь.

Алекс уже не чувствовал пальцев на руках. Камушки в рукавицах давно остыли. А ноги? Замерзли они или, наоборот, горели? Вот уже больше часа он стоял неподвижно на морозе. Он не дрожал. Сперва ему было очень холодно, а потом это прошло. Должно быть, в какой-то момент он потерял сознание, задремал, что ли, стоя, потому что солдаты были уже другие. Караул сменился, а он и не знал. Новые солдаты тоже его не гнали. Раз прежний караул разрешал мальчишке тут стоять, так и пусть стоит — решили, видимо, они. Алекс был как каменный. От мороза каменело все, кроме соленых слез, катившихся по щекам.

Король был как лежачая статуя, а он — стоячая. Он засмеялся, представив себе, как, если он еще сколько-то постоит, настанет ночь, все разойдутся по домам — мужчины, женщины, лошади, солдаты, — и на опустевшей площади останутся только они двое: мертвый король на каменном ложе да он, Алекс, стоящий рядом. И снег будет падать на них всю ночь.

И то-то удивится первый утренний прохожий, наткнувшись на него! Удивится, взвалит его, негнущегося, как полено, себе на плечо или возьмет под мышку и понесет оттаивать.

Снежная шапка у него на голове все росла и росла. Она была уже не меньше четверти метра толщиной и угрожающе кренилась на левую сторону. Алекс чувствовал ее тяжесть. «Видел бы это Бриско — со смеху бы лопнул», — подумал он, стараясь не шевельнуть головой.

Тут-то как раз, в тот самый момент, как Алекс представил себе смеющегося брата, это и случилось. Это был сон — конечно же, просто сон, ведь мертвые не двигаются, это всем известно. А тут король Холунд, причем вполне мертвый, вдруг открыл глаза, голубые, как лед. Его длинные белые ресницы искрились от инея. Он медленно приподнялся и сел на своем каменном ложе. Снег съехал по его мантии и мягкой лавиной осыпался вокруг него. Глаза короля улыбались, как и всегда при жизни, но лицо было встревоженное, а улыбка вымученная.

— Бриско, — выдохнул он, глядя на мальчика.

— Я не Бриско, — хотел поправить Алекс, — я…

Но губы и щеки у него совершенно одеревенели, и он не мог произнести ни звука.

— Бриско, берегись огня…

Король покивал и повторил:

— Берегись огня, тебе говорю… — Голос у него был тихий и спокойный. И грустный.

— Огня? Какого огня? — безмолвно спросил Алекс.

Король как будто понял и ответил:

— Огня, который сжигает…

«Огонь, который сжигает! Ничего себе объяснил! Масло масляное!»

Люди между тем все шли и шли, приостанавливаясь перед ложем, чтобы поклониться останкам умершего короля, потому что тело как лежало на камне, так и лежало. И новый солдат так же, как прежний, сдувал снег с его лица. Король, сидящий на краю ложа, был словно сидячий двойник, вышедший из лежачего, некий скорбный призрак, которого никто, кроме Алекса, не видел.

— Огонь, который сжигает… — простонал он. — Огонь, который сжигает…

Он смотрел, как маленький ребенок, который знает всего три слова и повторяет их опять и опять в надежде, что кто-нибудь его наконец поймет.

Но Алекс не понимал. Здесь, на холодном острове Малая Земля, огонь не был врагом. Наоборот, его любили, его берегли, лелеяли — от горячих углей, которые сохраняют в печке, чтоб разжечь поутру, до высоких костров, которые трещат и вздымаются в ночное небо по праздникам.