Лао-цзы ответил:

– Уважать своих родителей легче, чем их любить, что в свою очередь легче, чем их забыть. Ваши усилия быть хорошими и лояльными по отношению к учителю подрывают ваши врождённые достоинства. Тот, кто обладает истинной честью, стоит выше всех почестей королевства; тот, кто обладает истинными богатствами, стоит выше всех материальных богатств; тот, кто обладает истинными устремлениями, стоит выше известности и похвал. Поэтому Путь неизменен.

Многие захотели последовать за мудрецом, но он предпочёл одиночество. Подобно лисе, которая не мочит хвост, переходя через реку, Лао-цзы проявил большую находчивость. Сидя на спине у буйвола, он постепенно исчез в лесу. Только в дороге он приблизился к новому началу вещей.

На следующий день чёрное небо озарил белёсый рассвет, разгоняя темноту. Природа ещё не определилась, какие формы ей принять. Затем в первых лучах заискрились серебристые кромки облаков и тут же растаяли в свете солнца. Ночные звуки постепенно утихли. Избавившись от бремени придворной жизни, Лао-цзы чувствовал, как его члены освобождаются от оцепенения. Природа была неизменной, судьба – неотвратимой, словно смена времён года.

– Ну же, – погонял он буйвола, – иди вперёд! Пусть ничто не встанет у нас на пути. Путь делает всё возможным, без Пути ничего невозможно!

Весна сменяла зиму, осень – лето, а Лао-цзы всё путешествовал по огромной империи. Ему казалось, что он видит мир в первый раз. Совершенная красота быков и лошадей, которые встречались ему по дороге, свидетельствовала о том, что они – творения удивительного разума. Четыре ноги и лоснящиеся тела этих животных имели небесное происхождение, тогда как узда лошади и кольцо, пронизывающее ноздри быка, даны им от людей. Эти вещи достойны презрения, поскольку они нарушают естественный порядок вещей.

Прошло много лет; стаи ласточек и иволг следовали за Лао-цзы по его дороге между небом и землёй.

Однажды жарким днём, оставив позади себя знойную долину, Лао-цзы и его буйвол вступили на каменистую тропинку в надежде найти тень. Они медленно поднимались, как вдруг до них долетел едва уловимый, но тревожный шум. Лао-цзы различил лошадиное ржание и голос, отдающий приказы, а затем ледяной звон сабель и свист проносившихся стрел, напоминавший плач духов.

Буйвол Лао-цзы навострил уши; казалось, его большие чёрные глаза смотрели вопросительно; он словно не решался ступить на горный карниз. С другой стороны горы мудрец увидел две сражающиеся армии. Копыта лошадей поднимали клубы пыли, и она окутывала воинов непроницаемой пеленой. Детали сражения не были видны, но металлический запах крови делал его реальным. Два правителя, которые стремились силой оружия изменить судьбу, очень опечалили Лао-цзы. До наступления ночи множество людей умрут по причине, не имевшей в мерном движении Вселенной ни малейшего значения.

«Армии – это орудия скорби; уважающие жизнь должны их презирать. Тот, в чьей душе живёт убийство, уже расстался с жизнью», – подумал Лао-цзы.

На исходе дня небо затянуло тучами, которые приняли вид тревожных фигур. Вскоре послышались первые раскаты грома. Лао-цзы спрятался в бамбуковом лесу; окружавшая его молодая поросль гнулась под ливнем. Буря длилась недолго, она напомнила Лао-цзы речи сановников при императорском дворе. Потоки дождя и порывы ветра сбивают с ног, но они непродолжительны, тогда как небо и земля вечны.

Как важно не потеряться в словах, найти Путь и подчиниться ему. С веток над головой монотонно падали капли, буйвол – свидетель доброго предзнаменования – легко продвигался вперёд.

Наступил вечер. Лао-цзы остановился на опушке, по кромке которой рос бамбук. Он с удовольствием вдыхал запах влажной земли, обостряющийся с наступлением ночи. Прижавшись к покрытому шерстью боку буйвола, он обратил взор на небо. Словно весенний дракон, поднимающийся после спячки в морской пучине, сон унёс Лао-цзы в неизведанные пространства.

Молочная луна освещала холмы. Паря между пустотой и бытием, Лао-цзы пролетал над их цветущими гребнями. На небосводе мудрецу показалось, что он различает Путь, и он стал шагать по пушистым облакам, куда долетали только птицы.

Облака под ногами Лао-цзы сбивались в кучу, превращаясь в мягкую массу. Он дошёл до ворот на запад, где цвета казались более яркими.

Дорога, окаймлённая соснами, змеилась вверх, она пролегала за десять тысяч ли от армий древних императоров. Ступая по иголкам, танцующим у него под ногами, Лао-цзы углубился в тень, отбрасываемую скалами. На траве под ивой сидела старуха с кувшином в руках. Лао-цзы вежливо обратился к ней и спросил, куда ведёт эта тропинка. Старуха устремила на него свои огромные глаза, её голос прошелестел, точно сухие листья на ветру:

– Я дух реки, и эта дорога никуда не ведёт.

– Что это за река? – спросил Лао-цзы.

– Река спрятана в кувшине, но в любой момент я могу её выпустить. Река – это Путь. Следуя этим Путём, ты достигнешь высшей добродетели, она словно благотворная вода для всех существ, мирно проникающая повсюду.

Лао-цзы продолжил идти, направляясь к гребням гор, обдуваемым весенними и осенними ветрами. Наконец он подошёл ко входу в пещеру, который охраняла золотая обезьяна.

О Лао-цзы, я жду твоего прихода уже более полувека. Только вообрази, как я скучала, сидя в полном одиночестве перед этой пещерой! Здесь не бывает ни души. В последний раз я беседовала двадцать лет назад. С дикобразом.

Затем обезьяна подпрыгнула и исчезла в темноте, но тут же вновь возникла возле мудреца, словно он просил его сопровождать.

Они зашли в пещеру, и обезьяна, радуясь тому, что обрела спутника, выделывала пируэты и рассказывала притчи:

Слышал ли ты историю лягушки, живущей в колодце? Она сказала морской черепахе: «Я совершенно счастлива. Я выбираюсь наружу, вскакиваю на бортик, возвращаюсь обратно и укладываюсь в рытвину. Когда я плыву, вода меня держит, а мои лапки погружаются в грязь. Вокруг меня живут личинки, комары, крабы, но никто не может сравниться со мной. Нет ничего лучше вод колодца, они сулят неиссякаемые удовольствия». Черепаха описала ей море: «Оно расстилается на тысячи ли, уходит в глубину на тысячи бу. Счастье моря в том, что оно неизменно, хотя его вода выплёскивается на берег или испаряется. Всё проходяще – волны любви и ненависти, только спокойствие моря неисчерпаемо». Вообрази себе реакцию лягушки. Знания людей ограничены. Ваши теории, ваши хитроумные речи, ваша мудрость сиюминутны, как удовлетворение лягушки.

В конце просторного лабиринта пещеры Лао-цзы и обезьяна обнаружили подземное озеро. По-прежнему прыгая впереди, обезьяна сделала мудрецу знак, предлагая ему оглядеться по сторонам. Посредине чёрного озера, подёрнутого мелкой рябью, поднимался огромный бутон лотоса. Один за другим он открывал свои шелковистые лепестки, отбрасывая тени всех цветов радуги на стены пещеры. Никогда прежде Лао-цзы не видел такой красоты. Внезапно лепестки увяли и один за другим упали на водную гладь. Когда исчез последний лепесток, по щекам Лао-цзы покатились слёзы и затерялись в усах. Но тут же в озере возник новый цветок лотоса, ещё ярче и нежнее прежнего.

Лао-цзы спросил у обезьяны:

– Друг, скажи, где мы, что это за чудесное место?

Обезьяна окинула его проказливым взглядом и ответила:

Разве ты этого не знаешь? Мы находимся у тебя в сердце. Цветы – это мгновения жизни, которые рождаются и умирают. Вы, люди, придумали много способов измерения времени, но знай, что сама жизнь измеряется в цветах лотоса.

Лао-цзы долго стоял на месте, заворожённый красотой зрелища. Он изучил Путь древних правителей, вывел нормы правильного и хорошего поведения, установил различия и сходства, отделил естественное от неестественного,