—Мануил считает, что это воины Иоанна Московского. Они ведь носят красный цвет.

—Красный цвет носят многие,— возразил визирь, что сидел на мягкой подушке недалеко от султана.— Но даже если и идет речь об Иоанне и его людях, то какой город имел в виду этот нищий? Времена, когда так называли город Константина, прошли. Кроме того, после знамения Иоанн ведь взял и Смоленск, и Полоцк, и много иных городов. Так что, знамение можно считать исполнившимся.

—Этот нищий действительно не знал греческого?— подавшись вперед, спросил уважаемый законник и знаток Корана, что также присутствовал тут.

—Мануил утверждает, что да.

—У него есть доказательства?— вновь спросил этот законник.

—Битва при Вильно охватила умы многих. И им не нужны доказательства.— заметил визирь.— Ведь я прав?

—Правы,— кивнул неприметный человек.

—Знамение и знамение,— пожал руками Мехмед.— И что в нем такого? Эти болваны подобные слова говорят с самого моего завоевания Константинополя. Это их грезы. Это их мечты. Иоанн отказался от Зои Палеолог и вообще заявил, что не желает иметь с Палеологами ничего общего. Поэтому не полезет ко мне воевать. Во всяком случае за Константинополь.

—Мануил убеждает Поместный собор, что если преподнести ему венец, провозгласив его наследником, то это сподобит Иоанна отправиться в Крестовый поход.

—Иоанна в Крестовый поход?— переспросил с улыбкой Мехмед. Он уже несколько лет наблюдал за этим человеком и прекрасно знал, что высокие духовные идеалы тому чужды. Особенной набожности за ним не наблюдал никто.— Но зачем?

—Ради того, чтобы сесть править в Константинополе.

—Вздор,— покачал головой Мехмед.— А свою страну он на кого оставит? Она далеко. Те же люди, что отправлялись в Крестовый поход, оставляли дела на своей родине, доверяя их своим близким. У Иоанна есть только дядя, что ныне сидит в Крыму, и отношения между ними натянутые. Да малолетний сын, который еще к сиське тянется.

Султан, как и визирь, были в курсе задуманного Патриархом дела. Поэтому воспринимали все эти острые слова спокойно. Остальные же, включая законника, несколько напряглись. Тем более, что наблюдатель раз за разом вываливал на них все новые и новые слова, пугающего толка. Ведь Османская Империя в 1477 году хоть и была исламской, но лишь условно. Она к этому году занимала только центральную и западную часть Анатолии да юг Балканского полуострова. То есть, земли, которые в те годы были населены христианами. И, в отличие от Сирии и Египта, завоеванных мусульманами в далеком VII веке, не имели крупного и значимого магометанского населения[1]. Иными словами — мусульмане были в Великой Порте лишь гостями в своей стране, просто прослойкой правящей элиты и небольшой массой вооруженных мужчин. А потому держались они здесь весьма условно, прекрасно осознавая свои «птичьи права». Оттого с Патриархом и иными иерархами султан был вынужден очень осторожно работать. И ТАКИЕ слова, что по словам наблюдателя, звучали на Соборе были смертельно опасны для власти Мехмеда в представлении любого здравомыслящего человека.

Наконец, устав от «никак не унимавшегося паникера» султан согласился пройти в специальную нишу, чтобы послушать и посмотреть на ход Поместного Собора. И какового же оказалось его удивление, когда он заметил на нем представителей духовенства Александрии, Антиохии и Иерусалима. Как они тут оказались? Собор-то поместный и с этими епархиями в весьма сложных обстоятельствах. Ведь они ходили под египетскими мамлюками, с которыми султан враждовал.

Но и это еще не все.

Сам Собор совсем не походил на то, что предлагал ему провести Мануил. Эти все смиренные люди, что обычно перед султаном честно пресмыкались, ныне кипели. И призывали к таким вещам, что у Мехмеда волосы становились дыбом, а по спине медленно текли капли холодного пота, пробираясь между мурашек.

Десять минут наблюдений. И он не выдержал:

—Разогнать!— рявкнул он.— А этого мерзавца мне доставить! Живьем!

Но Мануил был готов к этому.

Поэтому благоразумно заимел вооруженную охрану, которая ничем себя не выдавала, будучи обряжена в представителей духовенства. Поэтому, когда в помещение, где шел Собор, ворвались янычары, им дали серьезный отпор. Полилась кровь. А иерархи очень оперативно эвакуировались, избежав захвата и уничтожения. Хуже того, не прошло и часа как Константинополь, население которого было все еще в значительной массе христианское[2], вскипел. И толпы верующих вышли на улицу.

После завоевания города в 1453 году христианам было разрешено оставаться жить в столице, но с запретом ездить на лошадях, носить оружие и проходить военную службу. Но Патриарх обошел это ограничение. Под «соусом» паломников и зевак он с помощью своих сторонников не только привел в город около десяти тысяч христиан, включая воинов, но и завез оружие. Поэтому, когда полыхнуло, «внезапно», у восставших оказалось оружие и они бросились громить исламские кварталы. Там ведь селилось много богатых людей, а также ремесленники и было что грабить.

Все так бурно закипело, стремительно нагнетаясь, что Мехмеду даже пришлось бежать из города, опасаясь быть растерзанным возмущенной толпой. Понятно, что вскоре к городу подошла армия и он смирился перед султаном под обещание не преследовать бунтовщиков. И султаны был вынужден выполнить свое слово, опасаясь начала масштабного восстания христиан к которому он был совсем не готов. Ведь, как ему донесли, основные массы бунтовщиков уже ушли из города, разорив и вырезав перед этим практически все дома магометан. А значит восстания с их помощью могут начаться в самые сжатые сроки и в Вифинии, и во Фракии, и вообще — всюду.

Мануил также покинул столицу, вывезя из нее все, что планировал. Ведь сбежавший в панике Мехмед бросил практически все, включая сокровищницу и гарем. Чем Патриарх и воспользовался.

Так, например, он сумел вызволить из гарема Алексию[3], племянницу последнего Императора Трапезунда. Дама эта, рожденная в 1443 году, попала в гарем в 1463 году, но к 1476 году она не только не приняла ислама, но и ни разу не имела интима с султаном. Тот ведь ее взял в жены больше для статуса, чтобы символически обозначить свои права на Трапезунд не только по праву завоевания. Памятуя опыт с Анной, двоюродной сестрой Алексии, что чуть не убила султана при попытке взять ее силой, Мехмед не лез к Алексии даже несмотря на то, что ту считали одной из самых красивых женщин эпохи.

Мануил помог ей бежать по вполне понятным причинам. Она ведь являлась по сути последним живым представителем Великих Комнинов. А эти ребята стояли по уважению и почету никак не ниже Палеологов в византийском обществе. Свергнутая династия Василевсов, что держалась дольше всех, против османской угрозы. Так что даже не вступая ни с кем в брак Алексия выглядела знатной головной болью для Мехмеда. Просто одним фактом своего существования на свободе.

Кроме того, Мануил сумел со своими людьми «обчистить» сокровищницу султана, вывезя из нее «под шумок» массу всяких интересных вещей. Так, например, он забрал фрагмент черепа апостола Петра, руку св. Иоанна Предтечи, жезл Моисея, меч царя Давида и многое другое. Не забыл Мануил и инсигнии Византии, причем не только новые, но и старые. Вроде двух эмалированных щитов, по легенде восходящих к помазанию на престол Василия II из Македонской династии.