там в позвоночнике. Паша стал инвалидом, содержится в хосписе. Меня отправили в детдом, когда всё это произошло, потому что он был моим опекуном. Мамы нет давно.

– А отец?

– Вообще не в курсе, кто он и где. В свидетельстве не прописан.

– Дальше, – Максим Романович кивнул, давая знак, что принял информацию.

А я продолжил уже как-то на автомате. Потому что эмоции – слабость.

– А дальше потребовалась операция. Что-то там после травмы у брата давит, осколок кости, как я понял. Но бесплатно такое не делают. И чем дальше, тем меньше шансов, что после лечения брат сможет вернуться к нормальной жизни. Так что мне некогда ждать, Максим Романович, некогда гонять мяч и корпеть над книгами, пока мой брат овощем лежит в хосписе.

Тренер замолчал и опустил глаза в свой блокнот. Не думаю, что он там что-то читал, скорее обдумывал сказанное мною. Да что тут думать было? Я надеялся, он поймёт меня и не станет держать обиду, что я не оправдал его надежд.

– И где же ты, Артур, собираешься столько заработать? – он снова поднял на меня взгляд и сузил глаза. – Ты хоть примерно представляешь, сколько будет стоить такая операция, уход, реабилитация? Куда ты пойдёшь? Разнорабочим на завод? Траншеи копать? Без образования и навыков. Что ты умеешь, мальчик?

Он встал и скрестил руки на груди, огромной махиной нависнув надо мной. Я не ожидал от него сочувствия, но уж и такого презрительного тона тоже.

– Чему-то да научусь, – я тоже встал. – Вариантов у меня всё равно нет.

Максим Романович замолчал, но взглядом не отпускал. Смотрел несколько секунд внимательно и цепко.

– А что если есть? Варианты. Такие, что устроят и тебя, и меня.

Звучало весьма сомнительно, но моя ситуация была такова, что выбор у меня и правда был очень и очень скудный.

Я тоже сложил руки на груди, непреднамеренно отзеркалив тренера.

– Слушаю.

Глава 2

Я вышел за ворота спортивного комплекса и глубоко вдохнул. Было уже очень тепло, весна, как никак, уже заканчивалась. А летняя жара ещё не успела выжечь зелень, так что вокруг всё было очень ярким, сочным, насыщенным. Конец весны – моё любимое время года, когда уже достаточно тепло, чтобы скинуть зимние шмотки, но ещё не жарко.

На автобус я уже опоздал, так что к ужину можно уже было не торопиться. Написал сообщение воспитателю, что буду с тренировки позже, потому что иду пешком.

“Вернись до отбоя, Артур” – прислала мне Ирина Васильевна.

Вообще-то правила у нас строгие, потому что детский дом показательный. Ну в том плане, что как ни праздник или акция, то все шишки города и области прутся к нам, чтобы сделать пару сотен фото на вручении бедным сироткам очередного конструктора или набора альбом-краски. А если рыбка покрупнее хочется засветиться, перед местными выборами, допустим, то и целый спортивный комплекс могут подарить или ремонт крыла.

Всё чисто, выхолощено, натёрто до идеала и блеска. Днём. А ночью… ночью в таких заведениях своя жизнь.

Говорят, дети в детских домах более независимые и самостоятельные. Только ложь всё это. Я попал сюда в шестнадцать и понял, что они почти ничего не знают о жизни. Особенно те, кто тут с малых лет.

Они не знают, как жить, потому что живут по распорядку, потому что понятия не имеют, откуда и как всё происходит в реальной жизни. Слышали, но сами не пробовали.

А скоро выпуск. И карта с “сиротскими”. И сломанные пальцы за пин-код от тех, кто уже прохавал это всё пару лет назад.

А если повезёт остаться при своих, то что дальше? Нет опыта, как вести быт, как готовить еду, как организовать себя, чтобы пойти учиться или работать. Не у всех так, но у многих. Отсюда и ужасная статистика по выпускникам, которую и вести никто сильно не хочет.

Ритка в детдоме с семи лет, и иногда, слушая её мечты о “за забором”, я поражаюсь, насколько они бредовые. Но Ритка умная, набьёт пару шишек и поймёт, что к чему. Должна.

Я отсылаю воспетке плюсик, её подводить нельзя. Иногда нас, старших, отпускают, тем более, кому уже есть восемнадцать до выпуска. Но подставлять тех, кто к тебе лоялен, нехорошо.

Набросив спортивную мастерку, я перешёл дорогу и направился по тротуару вдоль, раздумывая над произошедшим накануне разговором.

– Усыновить или взять под опеку, Артур, я тебя уже не могу, потому что ты совершеннолетний, – сказал тренер. – Но, считай, это почти то же самое.

Почти, да не совсем. Ничего не делается просто так, и любой ищет свою выгоду. По крайней мере, я безвозмездных благодетелей не встречал.

Если только… она.

Максим Романович хороший человек. Довольно открытый, справедливый, в меру строгий, как тренер. А ещё тщеславный.

Я слышал, что в молодые годы он из-за травмы не смог стать участником крупной команды, хотя ему прочили довольно перспективное спортивное будущее и тем обиднее было. И тогда он ушёл в тренеры. Покорить поле ему самому не светило, и Максим Романович мечтал сделать это с тренерского поста. Только вот годы шли, а выстрелить всё никак не удавалось. Насколько мне известно, он собирался доработать два года до выслуги и уйти, потому как работа тренером – не его финансовая база для жизни, а так… самореализация, которая так и не складывалась.

Но именно за последние два года, к удивлению самого Максима Романовича, наша команда стала давать жару. Мы проходили один отборочный за другим и даже Первенство России юношеско-молодёжной лиге замаячило вполне реальной целью.

Конечно, приходилось пахать, иногда до кровавых соплей, но результат того стоил.

И самое интересное, что причиной этого толчка команды тренер назначил для себя самого меня. Получалось, конечно, что греха таить, потому что куда ещё мне было всё это выплёскивать? Нужно было занять себя максимально, выкладываться во что-то на полную, чтобы эти два года пролетели как можно быстрее. Но тренер не прав, парни тоже достойны.

Однако,