Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, добравшись до номера батюшки, она списала его на дисплей телефона, сдвинула платок, поднесла телефон к уху, и воспрянула торжественно – осанка ее выровнялась, подбородок приподнялся:
– Гудит! Стало быть, вызов пошел… – заговорческим шепотом объяснила она Савелию, замерла и напряженно уставилась в пустоту перед собой. Наконец, батюшка поднял трубку, и старуха встрепенулась и ожила.
– Алло! Алло! Батюшка, это вы? Это вы, говорю? А это я! Это я вам звоню! Да, Пантелевна! – она рассмеялась по-детски восторженно и счастливо. – Тут человек пришел к вам, говорит, что у него есть кирпичный завод, – и обратилась к Савелию опять шепотом: – Вас как зовут-то?
– Савелий Николаевич.
– Соловей Николаич! Со-ло-вей! Имя такое, видать, – ответила Пантелевна батюшке и вновь обратилась к Савелию, отняв телефон от уха и прикрыв его микрофон левой рукой: – Что, правда Соловей?
– Да нет же! Савелий! Имя такое… Сава, то есть. Что? Не слышали?
– А-а-а… Как же? Слышала, – ответила старуха, сделав вид, что теперь все поняла. Она снова заговорила в телефон, искоса поглядывая на Савелия с подозрением: – Говорит, Сова. Не Соловей, а Со-ва… Трезвый он… Да не сошла я! У него судебное решение… Ага! Да, видать он… Скажу… Поняла… Ну, благословите грешницу.
Отключив связь, Пантелевна с теплой улыбкой взглянула в погасший дисплей, будто в лицо своего милого батюшки иеромонаха, бережно укутала трубку в платочек, упаковала в пакетик и сунула во внутренний карман пиджака: – Хороший у нас батюшка. Лучший!
– Отлично, – устало и разочарованно ответил Савелий: – Что сказал-то ваш лучший?
– Сказал, что завтра после службы с вами встретится. Завтра праздничная служба у нас – Троица Пресвятая. Это часам к десяти приходите, – она вновь занялась сменой очков, поскольку «ближнего боя» уже не намечалось. – Так это вы, получается, Соловей Николаевич, у нас церковь хотите отнять?
Вспышкой мелькнула молния без грома. Плавно и лениво небо затянула набухшая водою туча, мир под нею поблек, потускнел, мелкой назойливой пылью засеменил дождь. Савелий вошел под навесик и присел на скамейку рядом с Пантелевной, достал платок, промокнул душную испарину со лба и осмотрел двор. Помещение в самый раз для клиентского склада. Но главное – нужна дорога прямиком к трассе. Только через эту территорию, по-другому с Никишина берега не выбраться. А объезд по грунтовке в полтора километра над озером – потеря клиентов.
– Понимаете… Мне нужна здесь дорога. Я купил старый разграбленный завод, вложил туда все, – Савелий не очень рассчитывал на понимание и рассказывал скорей себе. – Дело с трудом, но пошло. Пошло-о… Но нужно развиваться… А вы стоите как раз на моем пути.
– Да я слыхала, деревня-то маленькая, – старуха оперлась о свою палку и подалась вперед, чтоб заглянуть в лицо Савы. – Я знаю, что непросто вам. Такое время… Да как бы это так сделать-то, чтоб не помереть-то вам, а?
– Что? – Савелий устал к концу жаркого дня и удивляться выкрутасам выжившей из ума старухи уже не хватало сил. – О чем вы говорите, вообще?
– Да о простом деле. Был случай такой. Я тогда в Манькове жила, в Ростовской области, замужем, – она вновь принялась рассматривать свои хорошие тапочки. – Церковь там – ого-го! Красавица! Большущая, вся из красных кирпичиков, резная такая – как подарочная шкатулка. Войну пережила. А при Хрущеве, помнится, «председательша» Сельсовета решила с церкви посбивать кресты. Там мастерская уж была тракторная, в церкви-то. Ну, дала клич по селу, а никто не соглашается. Кто Бога боится, а кто высоты. Но нашлось-таки четыре человека. Залезли, спилили крестики-то с куполов, да и посбросили на землю. Вот такая история… И вы думаете, что?
Погрузившийся в полусонные размышления Савелий вынужденно и недовольно буркнул:
– И что?
– И ничего… – старуха явно смаковала концовку легенды. – За полгода все поумирали, кто от чего. Каждый своей смертью. А председательша, думаете, что?
Туча схмурилась плотнее, и наигравшийся дремотной колыбельной дождь разогнался, разбубнелся недовольно о крышу навеса и перешел к воинственному барабанному бою. Сплошной шумной стеной грохнул ливень.
– А ведь молодые-то все были! – вынужденно крикливо продолжила стращать Пантелевна. – Жалко их, прости их, Господи!
Савелий тягостно и уныло вздохнул – пытка дождем и старухой казалась нескончаемой. Эх, встать бы, да уйти уже на завод – время идет, а без него там дело не продвинется. Но дождь…
– Молодые… А вам сколько, Соловей Наколаич? – издевалась старуха.
– Что? – шумливый порывистый ливень теперь вмешивался в разговор и перебивал, не давая ни говорить, ни слушать. Старуха прокричала в ответ:
– Годочков-то вам сколько уж стукнуло? Вы ж совсем молоденький, а? – она опять навесом накренилась над палкой, вцепилась своим взглядом, усиленным громоздкими линзами очков, в его усталое лицо и замерла в ожидании.
– Да какая разница? – Савелий сдерживался, но раздражение выплескивалось из него как дождевая вода из переполненной бочки, что стояла в углу их навеса. Водный поток, собираясь со всей плоскости крыши к неогороженному бортиком углу, свивался там в нахрапистый юркий ручей и падал водопадом вниз, со звонким дребезгом разбиваясь о воду в бочонке. От его дерзкого и громкого журчанья думать становилось не слышно.
– Сколько? – воскликнула оглушенная старуха.
– Тридцать… – полувскриком сдался обреченный Савелий. Грозные вспышки молний пронеслись по краю небосвода, выбивая из него трубные гласы громовых раскатов.
Старуха откачнулась в обыкновенное свое положение, сняла очки, уставилась на струйки воды, тонко и почти недвижно льющиеся перед нею с края крыши, и замерла в напряженном раздумьи. Наконец, вздохнув со страдательно-тягостным стоном, она прошептала что-то сама себе и перекрестилась. Потом еще, и еще и еще…
– Жалко… Хороший вы человек, Соловушка Николаич, как же жалко… Такой молодой… – капельки слез собрались в краешках ее глаз и задрожали в такт дребезжанью ручейков, льющихся пред нею и похожих на задетые кем-то струны.
– Да что вы, Пантелевна, – Савелий растерялся: о нем искренне переживает и плачет старушка, которую он в числе прочих собрался выдворить вон… Странно это и не нормально.
– Вы поймите… Как же объяснить-то вам… Все ведь не просто! Думаете, злодей, заберет у нас нашу церковь? А я честно купил завод со всеми помещениями, включая этот склад. Думаете, можно что-то прибавить или убавить? Нет, нельзя. Технологический процесс, понимаете, логистика? – он пытался подобрать слова, и осознавал, что не может, что у каждого своя правда и своя правота. Потому, видимо, они и не освобождают помещение… Но на что рассчитывают эти