— Ну-ну, молодой человек, должно быть, вы знаете, где находитесь. Надеюсь, вы так же твердо знаете, куда идете. Не так ли?

— Нет, сэр, — ответил я.

Возможно, именно в этот момент что-то произошло. Внезапно я понял, что уже не в первый раз смотрю в эти голубые глаза. Я попытался отвернуться, но он крепко держал мою голову.

— Вы тот самый молодой человек, который любит штурмовать высоты, так?

— Да, сэр.

— Полагаю, я смогу предоставить вам великое множество высот для штурма. Великое множество! Могу вам это обещать!

* * *

Маленькая улочка, на которой мы жили, была настоящим гнездом всякой шушеры, охвостьем приличных кварталов. Большинство моих друзей жили там (и одними из лучших были тройняшки). Когда дети отправлялись играть на улицу, за ними обязательно кто-нибудь присматривал: наша черная богиня Бомбом или, в крайнем случае, я.

Тройняшки были младшими сестренками Милли. На самом деле их имена были Билли, Лесли и Джозефина, но так их никто не звал. Мы их называли Могу, Хочу, Готов. Они были какие-то странные. Полагаю, современная медицина смогла бы определить природу их недуга, в те же дни люди называли их просто глупыми или прибабахнутыми. Возможно, теперь мы были бы к ним добрее и интеллигентно говорили бы, что они умственно отсталые. Но на самом деле если кого и можно было назвать ангелами, так это Могу, Хочу и Готов. Отца у них не было, а мать работала не покладая рук, чтобы поднять на ноги пятерых детей. Жили на нашей улице дружно, и нередко можно было видеть, как какая-нибудь из наших тетушек бодро шагает в номер двенадцатый, вооруженная кастрюлей, в которой дымились остатки обеда. Никто из ребят не чурался стащить плохо лежащий кочан капусты, картошку или, если повезет, яблоко с тележки зеленщика. Констебль Лэйтвэйт был прекрасно осведомлен об этих мелких кражах, и многие лавочники на базаре, когда начинался детский налет, по каким-то причинам упорно смотрели в другую сторону. В общем, семья так или иначе справлялась. В конце концов, альтернативой был Работный Дом, а его никто в здравом рассудке не пожелал бы даже своему злейшему врагу. Такие вещи, как деньги для уплаты за квартиру, уголь и газ, почему-то всегда усложняют жизнь. Денег у нас на улице никогда особо не водилось. Очень редко у кого-то появлялась пара лишних шиллингов, которые можно было спустить, и все знали, куда в таких случаях пойти.

Милли был известен только один способ заработать, и она им воспользовалась. Она присоединилась к другим молодым леди, обитавшим в большом доме в верхней части улицы. Мы все знали, почему Милли «в игре», как это между нами называлось, но как туда попали остальные девушки — понятия не имели. В любом случае осуждать их никто из нас не стал бы.

Мы с Дэнни дрались за их честь куда чаще, чем ради собственного удовольствия. Мы походили на пару рыцарей в ржавых доспехах, и горе было тому, кто осмеливался сказать о наших дамах что-нибудь плохое. Один из нас бывало говорил: «Сейчас моя очередь. Ты свалил того, последнего. — Хрясь! — Этот больше не станет разевать пасть». Когда констебль Лэйтвэйт вызвал нас в околоток по случаю жалобы от какого-то джентльмена, не до конца просекшего ситуацию, то спросил только:

— Сколько раз вы его ударили?

— Один, разумеется, а что? И, разумеется, вот этим. — Дэнни поднял кулак. — Еще что-нибудь, сэр?

— Ничего. Я просто поинтересовался. Больше так не делай.

— Я и не буду, — заверил его Дэнни. — В следующий раз очередь Финна.

В результате мы оба провели ночь в камере. Не то чтобы мы были действительно заперты, потому что Дэнни отбывал наказание, играя с сержантом в двадцать одно, а я — читая «Учебник по полицейскому делу» и попивая чай. Домой мы вернулись как раз к завтраку.

Наши девушки ходили в церковь и даже подали преподобному Каслу прошение, чтобы на праздники им разрешили украшать алтарь цветами. Этих подробностей о Милли и ее подругах с холма не знали ни Джон, ни Арабелла — его сестра и по совместительству старая дева, которая жила вместе с ним, — и никто из нас не собирался им ничего рассказывать. Так уж получилось, что заложил барышень констебль Лэйтвэйт. И, надо заметить, учитель с сестрой все поняли куда лучше, чем преподобный Касл. Быть может, его слишком заботили души прихожан, но так или иначе беспокоиться ему было не о чем, потому что мы с Дэнни соорудили девушкам небольшую отдельную молельню. Жаль только, что викарий заявил, что об алтаре не может быть и речи. Хотя… цветы все равно были бы из церковного же сада.

* * *

Не знаю, как и когда это началось, но постепенно Джон Ди начал мне нравиться. Мне и в голову не могло прийти, что такое возможно, но в какой-то момент я стал находить в общении с ним подлинное удовольствие. Возможно, все дело было в том, что мой отец давным-давно умер и именно поэтому Джон Ди стал для меня так важен. Так или иначе, мне стало очень приятно бывать рядом с ним, хотя ему, казалось, ничто не доставляло такого удовольствия, как возможность меня поддеть. Таких людей я еще никогда не встречал. Он не мог сказать и пары слов, не сдобрив их лошадиной дозой сарказма. Его сухая и сдержанная манера вести урок приводила меня в восторг. Мне нравилось просто слушать его, и меня не пугал даже наводящий ужас «уговариватель». На самом деле близкое знакомство с ним было не таким уж болезненным: через пару минут вы уже чувствовали себя так, будто ничего и не случилось.

Как-то раз я уже готов был отправиться домой после уроков, когда Джон Ди подозвал меня к своему автомобилю и представил даме, которая оказалась его сестрой Арабеллой.

— Один из ваших друзей только что поменял покрышку моей сестре, — сказал он.

— Понятия не имею, кто бы это мог быть… — начал я.

— Его имя — Дэнни Салливан.

— А, старый добрый Дэнни! Он мой соратник по дракам.

— Итак, — продолжал он, — вы тот, кого кличут Финном, не так ли? Я о вас наслышан. Полагаю, у вас есть и другие интересы, кроме драк и попыток взбираться на стены.

Я кивнул.

— А можно поинтересоваться, чем еще молодой Финн любит заниматься?

— В основном математикой. Думаю, это мне нравится больше всего.

— Искусство ума…

— Чего? — встрепенулся я. — Я не понимаю.

— Искусство ума, — повторил он. — Математика.

Такая идея мне в голову еще не приходила.

— У вас дома много книг по предмету? — спросил он.

— Не то чтобы, — ответил я. — Они все развалились от старости. И вообще, я думаю, они несколько того… устарели.

— Возможно. Если вы дадите себе труд зайти ко мне в кабинет после занятий, быть может, я смогу что-нибудь для вас подобрать. Нельзя заставлять наши лучшие мозги страдать от отсутствия правильных книг, не так ли?

Вот ведь, блин, старая язва.

— Кто знает, — продолжал тем временем он, — быть может, нам даже удастся разжечь в вашей голове маленькую искорку понимания. Только сделайте милость, держите это драгоценное вместилище подальше от стен — по крайней мере, пока я не убедился, что в нем хоть что-то есть. Правда, мне в это не верится. Совсем не верится… Но ведь на свете нет ничего невозможного.