Поэтому мистер Бергер в кои-то веки удостоился сбора средств в свою честь, устроив на работе скромные посиделки с прощальными тостами, а затем – как в воду канул. Бывшие сослуживцы его более не видели.

II

Матушка мистера Бергера провела свои закатные годы в коттедже на окраине Глоссома – опрятного английского городка на лоне цивилизации. Глоссом как раз пригоден для тех, чей срок на земле постепенно истекает, и тех, кто желает, чтобы окружающая обстановка не вызывала лишних эмоций, которые, как известно, без нужды ускоряют конец. Население Глоссома составляли преимущественно набожные англиканцы с соответствующей приверженностью своему церковному приходу – редкий вечер в Глоссоме проходил без собрания паствы, наполняющей зал часовни. Здесь можно было встретить доморощенных драматургов, местных краеведов или неброско преданных своему делу фабианцев[2].

Мать мистера Бергера жила довольно уединенно, а потому мало кто в Глоссоме удивился, когда ее сын взялся копировать стиль жизни недавно усопшей. Дни он проводил в выстраивании канвы своего будущего литературного труда – романа о безответной любви с приглушенным социальным подтекстом. Действие разворачивалось в девятнадцатом веке, среди кудрявых холмов Ланкашира… Однако мистер Бергер быстро уяснил, что его произведение может прийтись по нраву фабианцам, что парадоксальным образом послужило тормозом к процессу написания. Поэтому мистер Бергер начал забавляться сочинением рассказов, но когда и с ними дело не заладилось, он вернулся к рифмоплетству – последнему прибежищу литературного негодяя. Складывалось тоже не ахти. Наконец, дабы занять себя хоть чем-то, он начал строчить письма в газеты по вопросам национальной и международной политики. Один такой опус, на тему барсуков, оказался опубликован в «Телеграф», но в сильном сокращении – в итоге складывалось впечатление, будто автор письма одержим барсучьей тематикой, хотя этой страсти за мистером Бергером, конечно, не наблюдалось.

Постепенно до мистера Бергера стало доходить, что, вероятно, для писательства он не создан, равно как и для светских мероприятий или еще чего-нибудь в этом роде. Но ведь есть и люди, удел которых – просто читать! Когда мистер Бергер пришел к данному выводу, у него буквально тяжкий груз с плеч свалился. Он выложил из карманов дорогие блокноты, купленные в «Смитсоне» на Браун-стрит, и углубился в чтение последнего roman-fleuve[3] Энтони Пауэлла – «Танец под музыку времени».

По заведенной привычке вечерами мистер Бергер прогуливался вдоль железнодорожного полотна. Заросшая дорожка, что вилась неподалеку от задних ворот его коттеджа, вела через лесок к возвышенности, по которой тянулись рельсы. До недавних пор поезда останавливались в Глоссоме ежесуточно четыре раза, но отсоединение береговой зоны привело к закрытию станции. Поезда по рельсам все еще с шумом проносились, напоминая об утраченном прошлом, но неумолимая реорганизация маршрутов должна была заставить их умолкнуть.

Увы, рельсы в Глоссоме тоже порастут травой, а станция впадет в запустение! Кое-кто в Глоссоме предлагал выкупить ее у железнодорожного ведомства и превратить в музей, хотя было неясно, что именно можно выставить в таком учреждении на всеобщее обозрение. История Глоссома не изобиловала ни сражениями, ни визитами именитых особ, ни именами великих изобретателей.

Впрочем, все это мистера Бергера не занимало. Ему хватало того, что у него есть приятный маршрут для прогулок. А если еще и располагала погода, то можно было присесть за чтением возле железнодорожного полотна. Рядом со станцией находился турникет, и мистеру Бергеру нравилось ждать там последнего поезда, мчащегося на юг. Состав налетал с грохотом и ветром, а в его мелькающих бледно-синими квадратами окнах виднелись коммивояжеры в костюмах, отчего душу мистера Бергера охватывал трепет благодарности за то, что его трудовая стезя преждевременно подошла к отрадному концу.

С приближением зимы он по-прежнему совершал ежевечерний моцион, хотя ранние сумерки и крепчающий холод лишали его возможности присаживаться с книжкой у дороги. Однако очередной томик был неразлучно при нем: мистер Бергер завел себе привычку проводить час над книгой в «Пятнистой Лягушке» за бокалом вина или пинтой портера.

В тот вечер, о котором пойдет речь, мистер Бергер, как обычно, приостановился в ожидании поезда. Он обнаружил, что состав запаздывает (а в последнее время такое происходило все чаще, и в его душу закралось сомнение, на пользу ли вся эта рационализация железнодорожного расписания). Мистер Бергер закурил трубку и посмотрел на запад, где над лесом догорал красноватый клок неба, высвечивая на гаснущем фоне обнаженные ветви деревьев.

Именно в этот момент он и завидел женщину, идущую тропкой среди разросшегося кустарника. О существовании укромной тропинки мистер Бергер знал, но для своих прогулок считал ее непригодной: не хватало еще порвать о колючие ветки одежду, а то и расцарапать кожу. На женщине было темное приталенное платье, но взгляд мистера Бергера привлекало не оно, а красная сумочка, которую незнакомка несла в руке. Аксессуар резко контрастировал с нарядом женщины. Мистер Бергер попробовал разглядеть ее лицо, но поворот ее головы препятствовал этому.

Внезапно до его слуха донесся сипловатый свисток, и перрон завибрировал. Приближался тот самый экспресс, который идет ввечеру последним. Сквозь ветви деревьев уже виднелось отдаленное мелькание огней. Мистер Бергер снова посмотрел направо. Женщина замерла, вероятно, тоже заслышав свисток. Мистер Бергер ожидал, что она дождется, когда поезд пролетит мимо, но та повела себя иначе. Вопреки ожиданию, она сорвалась с места и ускорила шаг. Быть может, она рассчитывала пересечь пути до прихода экспресса, но это было откровенно рискованно. Легко спутать дистанцию – кроме того, каждому известны жуткие истории о том, как люди, зацепившись ногой о шпалу или о рельс, запросто лишаются жизни из-за своей нелепой спешки.

– Эй! – выкрикнул мистер Бергер. – Стойте! Погодите!

Он машинально отошел от турникета и быстро двинулся в сторону женщины. Она обернулась на звук его голоса. Даже на расстоянии было видно, что она красива. Ее чернобровое лицо с высокими скулами оказалось бледно, но не искажено тревогой. Однако в этом изысканном спокойствии сквозило нечто странное, почти зловещее.

– Не идите через рельсы! – прокричал мистер Бергер. – Пусть поезд проедет!

Женщина вынырнула из кустарника. Подобрав юбки, отчего снизу обнажились изящные шнурованные сапожки, она начала взбираться на насыпь. Мистер Бергер теперь бежал, окликая ее, пока его вопли не заглушил экспресс, смяв и опрокинув своим гулом вечернюю тишину. Блистая цепью окон, поезд со все возрастающим грохотом рванулся мимо него. Жарко ударил дух машинного масла. Женщина, отбросив сумочку, втянула голову в плечи и, раскинув руки, бросилась перед поездом на колени.

Мистер Бергер съежился. Из-за изгиба полотна он не мог видеть момента столкновения, а звуки чудовищного происшествия утонули в реве тепловоза. Когда мистер Бергер открыл глаза, женщины на рельсах уже не было, а экспресс продолжал свой путь, уносясь вдаль.