– С ней самой, вы знакомы? – выгнул бровь врач.

– Ну… типа того, – кивнул я, пытаясь остановиться. Ну зачем лезу в это? Да какая, собственно, разница, чей это ребенок? Пусть даже ее, может, она вообще замуж вышла. От этих мыслей сделалось дурно. Парадокс какой-то.

– Дядь Жень, а это ее сын? Она такая молодая, – опередил Леваков, пока я метался, нужна ли мне новая информация о девушке, которую я когда-то любил, и которую всем нутром сейчас ненавидел.

– Это братик ее, Матвей. У него с сердцем проблемы были…

– Брат? Родной брат? – откровенно говоря, я удивился. За год наших отношений в разговорах ни разу не всплывала информация о брате. Хотя мы знали друг о друге все, или мне так казалось.

– Брат, родной или нет, не знаю, – пожал плечами Евгений, задумчиво потирая подбородок. – Фамилия у них одна по крайне мере. Рита иногда приводит Матвея на плановые обследования, а иногда ее мать. Он состоит у нас на учете с этого года. А до этого состоял во второй городской, но там сейчас ремонт, пациентов перевели к нам.

– Понятно, – кивнул Антон. Только мне было ничего не понятно. У Марго откуда-то взялся брат, и не просто брат, а больной, с довольно серьезным заболеванием. Почему она тогда ничего не рассказала, я ведь… Понятно почему, считала, видимо, меня посторонним человеком. Зато теперь ясно, почему с легкостью она уехала с Мишей, позволила ему себя лапать. Кажется, в наших отношениях я был единственным идиотом.

Лучше бы вообще не спрашивал, не видел, свалил подальше. Только в очередной раз напомнил себе: женщин любить нельзя, все они предают.

Глава 02

Мы вышли из больницы молчаливой тройкой. Антон держал Юльку под руку, а я просто старался прийти в себя, перестать прокручивать в голове проклятую встречу с Ритой, ее печальный взгляд и улыбку, адресованную брату. Черт! Она смотрела на меня так, словно я предатель, словно причинил ей столько боли, что жизнь окрасилась в черно-белые тона.

Мы с ней почти не пересекались три года, я видел ее лишь издали, но взглядами не сталкивался. И как хорошо было: я быстро остывал, возвращался к своей обыденности, а сейчас никак не мог успокоиться. Все вокруг бесило: звуки машин, голоса людей, радио дурацкое, которое включил Леваков, усаживаясь на пассажирское.

– Где твоя тачка, братишка? – спросил, не выдержав.

– В сервисе, переобуться отдал.

– Все в ноябре переобулись, ты самый умный что ли? – я бурчал, словно старый дед. А когда загорелся красный, и перед моим носом еще вывернула длинная камри, едва не выругался трехэтажным. Что за день?!

– Дядька мне просто по блату местечко выделил. Он кстати недавно о тебе спрашивал, говорит, Витя пропал, не звонит, не пишет.

– А что я ему девочка, звонить или писать?

– Ну с днюхой-то мог поздравить, – не унимался Леваков, то и дело поглядывая назад, на свою ненаглядную Юльку.

– Я его поздравил.

– Через неделю.

– Слушай, лучше поздно, чем никогда, – возмущался я. Ладно, с дядькой, мы так Леонидыча называли, действительно, вышло некрасиво. Он мне помог три года назад.

Я тогда ходил подавленным и постоянно зависал в клубах, теряя себя настоящего. Попросту пытался заглушить тоску по Рите, искал всевозможные способы, правда, папе мои способы не нравились. Один раз поругались, второй, на десятый старик выдвинул ультиматум: либо я заканчиваю убивать свою жизнь, либо он лишает меня денег и крыши над головой. Другой бы одумался, а я усмехнулся, взял дорожную сумку и пошел, куда глаза глядят. Сперва в клуб, потом познакомился с какой-то девчонкой, переночевал у нее. Иногда заглядывал к старым знакомым, но все до поры до времени, конечно. Как только бабки закончились, я осознал, что никому не сдался со своими проблемами. Помню, один раз уснул на лавке в парке Анджиевского, укрывшись курткой. Наутро меня растолкали полицейские и увезли погреться, как раз холодрыга стояла, так что я даже обрадовался.

Выпустили меня через три дня, я тогда взглянул на небо и озадачился – как быть дальше. Знал, если вернусь к отцу, он не прогонит, но почему-то стыдно было. Оглядел себя: грязный, в порванной обуви, с запашком, небритый, в таком виде заявиться на порог – словно милостыню просить.

И тут на мое счастье мужик на машине заглох. Старенькая волга барахлила, и он все никак не мог ее завести. Я подошел, предложил подтолкнуть, ну а там как-то слово за слово, пожаловался на свою жизнь, на девушку, которую продолжал любить, несмотря не предательство, как мне хреново, как не хочется ничего, лечь бы и сдохнуть. Дядька дал мне подзатыльник и пригласил вдруг к себе в гараж. Там чаем напоил с бутербродами, одежду свежую вынес, но взамен попросил помощи. Нужен был ему сотрудник в сервис, ответственный, серьезный, честный.

Недолго думая, я согласился, из чувства благодарности больше. Леонидыч выделил мне матрас, сказал, мол, на улице холодно, а выгонять бездомных котят против его убеждений. Считай, тогда и произошел переломный момент, я словно стер морок с глаз, очнулся, вдохнул кислород. Вернулся к учебе, деньги зарабатывал, дядьке помогал, он мне платил не только крышей, но и бумажками.

Через год я все-таки помирился с отцом по воле случая: он к нам в сервис заехал, увидел меня и ахнул. Мы разговорились, я честно признался во всем, стыдно было, что хоть на глаза повязку надевай. Старик обомлел, потом выдал, вздохнув, какой у него сын дурак. Так мы и помирились, я вернулся домой, ушел с автосервиса, перекочевав к отцу на фирму. Но поступок дядьки до сих пор помнил и при каждом удобном случае заезжал к нему, презенты таскал, тем более Леонидыч на себя деньги жалел, все в семью. Но сладкоежкой был тем еще – от конфет никогда не отказывался. Я, в свою очередь, старался его баловать сладостями, правда, всегда брал больше, чтобы и детям его передать. Хороший все-таки он мужик, мало таких, почти не осталось.

– Мне эта вторая поликлиника никогда не нравилась, – донеслось до моего слуха. Я вернулся из воспоминаний, глянув в зеркало заднего вида. Снегирева о чем-то в задумчивым видом размышляла, разглядывая зимние улочки.

– Почему? – спросил Антон у нее.

– Я как-то в школьные годы туда с