ткани — узорчатой, будто ветка еловая. С пуговицей блестящей на вороте, с лиловыми шёлковыми оторочками по рукавам и подолу, да с тесьмою с серебряной нитью.

Обомлел Виймо. Никогда не видал он столь дорогой и красивой вещи. Вся его одежда была из крапивы да грубой шерсти.

— Как же буду носить её я, девица? Ведь рубашки подобные только знатные люди носят, у меня в деревне отродясь никто в таких одеждах не ходил. Да и испачкается она быстро, шёлк тонкий порвется, шерсть скатается, а тесьма потускнеет.

Покачала головой девица:

— Рубаха эта непростая. Если ты никому не расскажешь о том, где ты её достал, находить ее новенькой да чистой станешь каждое утро. Износу ей не будет. И даже стирать её никогда не придётся.

— И стирать не придётся?

— И стирать, — улыбнулась девица.

Погладил парень богатую ткань ладонью и аж зажмурился от удовольствия. Так мягко! Открыл глаза, чтобы поблагодарить, а девицы и след простыл. Видит только: испуганная белка перескочила с ветки на ветку и скрылась в темноте.

Пожал плечами Виймо и, недолго думая, надел обнову. По размеру пришлась ему рубаха — будто на него шили. Почуял парень, что усталость к нему приходит, устроился у костра и заснул.

***

И снился ему сон.

Будто Айно, прекрасная ясноглазая Айно, печёт ему калитки8 из муки ржаной и с кашей ячменной со сливочным маслом. Катает Айно сканцы, дует на них — а сканцы вверх поднимаются. До того легкие да тонкие! Мешает Айно кашу, а она вязкая, тягучая — какая и нужна для начинки. Слепила пирожок — раз — и в печь! Ловко у неё получается.

Чудится Виймо, что сидит он рядом с ней на лавке и смотрит за её проворными руками. Наконец, испекла Айно двенадцать калиток, вытащила их на стол, поставила пустую тарелку перед ним, налила в миску свежего молока, дала ему большую ложку и говорит:

— Лови сборчатые скорее, хватай!

И ловит Виймо румяные лодочки так и эдак, да поймать никак не может.

Говорит он Айно:

— Не могу поймать твоих калиток. Подсоби? Достань из молока?

Покачала девица головой:

— Лови, молодец. Не я обязана тебе калитки из молока таскать, а ты сам должен.

Ловил Виймо, ловил, так и не выловил ничего. Наконец, зачерпнул молока — а оно кислым показалось. И проснулся.

***

Видит — рука лежит в саже от потухшего костра. Испугался Виймо за рубаху свою, одёрнул локоть, поднес рукав к лицу, а он…чистый, как будто только после стирки.

Вскочил Виймо, осмотрел себя: рубашка расправлена, нигде ни складочки, ни соринки, ни пятнышка. Сверкает обнова ярким шёлком да тесьмы серебром переливается в солнечном свете. Будто князь он какой!

Взял Виймо уголь, зажмурился и провёл им по подолу. Открыл глаза — а следа и нет вовсе!

— Вот чудеса! — воскликнул парень.

Решил он вернуться в деревню. Вошёл в село, а все на него смотрят да диву даются: откуда у Виймо, простого батрака, вдруг такая вещь дорогая да красивая появилась?

Идет дальше парень и видит — стоит Айно, ведро из колодца тянет. Окликнул он ее, обернулась девица, да так и замерла.

— Какая рубаха у тебя ладная, Виймо! Где же достал такую?

А Виймо ей и отвечает:

— Главное не где достал, а то, что я теперь богат и знатен, душа моя ненаглядная. И кузнец теперь на меня работает, и скорняк, и гончар. Ежели так дело и дальше пойдёт — всей деревне хозяином буду!

Удивилась Айно:

— Коли так, Виймо, значит почитать тебя будут теперь в селе. Но я пойду, матушка моя меня заждалась. Да и твоя, поди, волнуется.

Ухмыльнулся парень, пожал плечами и отправился к своему дому. Отворил калитку, а там — Талве дрова колет.

— Ну здравствуй, брат, — громко сказал ему Виймо.

Развернулся Талве и видит: разодет братец его пуще воевод заезжих! Молвит Талве:

— Где ты рубашку взял такую?

— Главное не где взял, а то, что я теперь богат и знатен, братец мой старшой. Посему теперь в семье командовать я буду, а не ты. Всему дому хозяином стану!

Удивился Талве:

— Коли так, Виймо, значит почитать тебя будут теперь в деревне. Матушка тебя поди заждалась, зайди-ка к ней в дом!

Зашёл Талве в дом и видит: мать горшок с крупой на печь ставит. Говорит он ей с порога:

— Матушка! Посмотри на меня, матушка!

Оглянулась мать на него и видит: стоит её сын младший, последний, аки князь какой заморский — рубаха на нём богатая, с шёлковыми оторочками да с серебряной тесьмою.

Схватилась она за щеки и говорит:

— Где ты нашёл такую рубаху красивую, сынок?

— Главное не где взял, а то, что я теперь богат и знатен, матушка. И буду я теперь и в доме, и в деревне главным. И даже староста со мной считаться будет и дела все важные обсуждать. Поэтому принеси мне, матушка, поесть да попить, а я от работы своей нелёгкой отдыхать буду!

***

Так и потянулись дни: один за другим. Все в деревне уважали Виймо, дары ему носили разные, разрешения на свадьбу спрашивали, урожаем делились. Кузнец ему нож подарил красивый, острый, скорняк сапоги сшил крепкие, из лучшей оленьей кожи мехом вовнутрь, а гончар вылепил такой посуды, что жар в любой печи выдерживала.

А Виймо и радовался. Никакой чёрной работы выполнять не надо, рубаху стирать не надо — каждое утро она как новенькая. Можно целый день за столом сидеть да семью и односельчан уму-разуму учить. Что за жизнь новая началась! Сам себе и всей деревне он теперь хозяин.

Повадилась к нему и Айно ходить. То гостинец принесёт какой, в полотенце вышитое завёрнутый, то носки из пряжи овечьей тёплые. И сказал ей Виймо как-то раз:

— Выходи-ка за меня, Айно, замуж! Будешь богата и уважаема, станешь со мной в избе одной жить, матушке моей по хозяйству помогать. Согласна?

Опустила девица очи, похлопала ресницами, но потом подняла голову и твёрдо сказала:

— А ты к матушке моей сходи. Да к колдуну Патьвашке9! И покажи им свои монеты золотые да серебряные: есть ли чем свату да чародею по тарелочке позвенеть?

На том и порешили. Согласилась матушка Айно отдать её за Виймо, с колдуном плату за обряд свадебный оговорила да готовить наряд для невесты начала.

А Виймо по деревне всё расхаживал, за работой других смотрел. Видит — стоит Айно у озера и одежду стирает. Сказал ей тогда Виймо:

— А