— Значит, просто паясничает?

Виктор, смутившись, досадливо махнул рукой, отходя в сторону.

Сергей укоризненно посмотрел на Наташу:

— Зачем так? Ты же знаешь его…

Виктор вообще не умел притворяться, тем более паясничать. Еще на первом курсе, когда шел поиск способных к самодеятельному творчеству, ему сказали: «Не годен!» Он и глазом не моргнул: «Зато способен для главного — летать». Сказал просто и убежденно. А потом день за днем, месяц за месяцем, год за годом переплавлял эту убежденность в знания, в мастерство. Училище он окончил с отличием. Получил, как это было заведено издавна, право выбора места службы. И распорядился этим правом, как хотел. А хотел немало: никогда не расставаться с другом. Потому-то, не колеблясь, поставил свое имя рядом с именем Сергея Касатова.

— Ты, Касатов, не думай, что так я решил только по дружбе, — объяснил он потом свой поступок. — Помнишь, что говорил нам инструктор, вспоминая бои в Афганистане?! «Я горел, но не сгорел там потому, что учился летать в небе Туркестанского округа. Оно и в мирные дни накалено, как в настоящем бою. Оно, запомните это, не для хищников — для настоящих мужчин…» Вот и решил я начинать самостоятельную жизнь не с легкой, а с настоящей мужской работы. Понимаешь? А вместе с тобой — оно веселей и надежней…

Нет, ни тогда, ни сейчас не лукавил, не играл лейтенант Ясиновский. Он вообще ни при каких обстоятельствах не переносил этого — притворства, хитрости, легкомысленных вводных во время учений или банальных условностей. И Сергею вспомнилось, как однажды (когда это было — на втором? Нет, на последнем курсе учебы) их, курсантов, решили поднять в небо, чтобы «подыграть» участникам общевойскового учения. Все курсанты, в том числе и он, Сергей, промолчали. Если, дескать, надо кому-то «подыграть», мы не возражаем. Возразил только один человек — Виктор Ясиновский:

— Несерьезно это. Какой-то детский сад получается.

Ему напомнили, что речь идет о командно-штабной игре.

— Играть готов, но не «подыгрывать», — стоял на своем Виктор.

Кончилось тем, что тогда он в небо так и не поднялся. А вот авторитет его поднялся не только среди курсантов, но и среди преподавателей. Офицеры же после того случая ни разу на занятиях не обронили это неловкое слово — «подыгрывать».

«Какая глупость с моей стороны, — подумал вдруг Сергей. — Как я мог просить Виктора «подыгрывать» в моем объяснении с Наташей? Такое же совсем не для него. Он — парень иной закваски. Не мне чета. В авиацию пришел из заводской секции досаафовского аэроклуба и после «солдатских университетов». Во всем чувствует себя зрелым и взрослым. Впрочем, почему чувствует? Такой и есть, Иногда, правда, бывает несколько скучным и очень серьезным. Но вот сейчас… Сейчас, право, его куда-то занесло. Как бы его поделикатнее остановить?»

Остановиться сам Виктор, видимо, не мог.

— Чай будем пить там, в Кара-Там, с шербетом и с рахат-лукумом, — мерил он комнату своими длиннющими ногами. Втянув поджарый живот едва ли не к позвоночнику, он неуклюже, но старательно сделал замысловатое коленце и заявил Наташе: — Ради вас я запишусь, поверьте, в самодеятельность. Займусь восточными танцами. И все для того, чтобы однажды услышать со сцены такое: «Танец живота. Выступает артист Ясиновский. Аккомпанирует Наталья Касатова!» Звучит?

Ах, Виктор-Виктор! Куда же ты хватил? Он, Сергей, все бы, конечно, отдал, чтобы так оно и было: Наталья Касатова. Верил в это и сомневался. Особенно сомнения брали в последнее время. Все чаще разговор о месте будущей службы Сергея сворачивался, не получался после Наташиного вопроса: «А есть ли там консерватория?» Увы, таких мест, которые интересовали девушку, было мало — наперечет, да и они, как говорится, «не светили» Сергею. И Наташа, отметил про себя Сергей, женским чутьем почувствовала сложности в его выборе, стала сдержанней, особенно в нелегкую пору выпускных экзаменов, а однажды…

Однажды одним только словом она вызвала в душе Сергея бурю чувств. Было это через несколько дней после сдачи последнего экзамена, на дне рождения Николая Николаевича, Наташиного отца, в присутствии его, Сережиной мамы, которая впервые за многие годы надела свое праздничное платье — специально для юбиляра. По ее просьбе Наташа исполнила симоновское «Жди меня», а потом финал первого концерта Чайковского. Пожилые люди, в ранней молодости опаленные пламенем суровой войны, ныне одинокие, но не стареющие душой, они были растроганы до слез. А Наташа, согретая их трогательной заботой друг о друге и о ней самой, неожиданно, наверное, и для себя, порывисто взяла ноты, быстро начертала «Н. Касатова» и показала тетрадку Сергею:

— Читается?

О, еще как это читалось!.. Что же теперь она ответит Виктору? Собственно, не Виктору, а ему, Сергею?

— Для танца живота нужно, как минимум, иметь живот, — сухо, даже как-то зло сказала Наташа и без улыбки добавила: — Шутка. А если без шуток, то что, — она повернулась к Сергею, — что мне делать там, в этом вашем Кара-Там?

— То, что делают все, — жить, работать, творить, — ответил Сергей ровным голосом. — Ты только не волнуйся, Наташенька. Я тебе сейчас все объясню…

Но громкий звонок из прихожей прервал Сергея.

— Наталья! — возвестил с порога Николай Николаевич. — Я все же уговорил телемастера заглянуть к нам на минутку… О, у нас, я вижу, гости! — Он искренне радовался: — Дайте мне вас обнять, дорогие мои лейтенанты. Молодцы, что зашли перед дальней дорогой… Эх, досада! — всплеснул руками Николай Николаевич. — Вы же прекрасно разбираетесь в радиотехнике. Знал бы, что свижусь с вами, не беспокоил бы… — Он повернулся к следовавшему за ним мастеру: — Знакомьтесь с моими юными друзьями, Владимир… э-э…

— Аристархович, батя, — веселым голосом подсказал мастер, между тем бесцеремонно рассматривая девушку. — Т-э-э-кс… Ну, душенька-хозяюшка! И что там, лапушка, исчезло в вашем «ящичке»: звук или видимость?

— То и другое, — слегка смутилась Наташа под пристальным взглядом жизнерадостного гостя. Невольно одернув платье, чтобы прикрыть коленки, она добавила: — Очень скучно, знаете ли, без телека. И я, признаться, не верю, что он…

— Знаю, знаю, — перебил ее мастер, быстро снимая заднюю крышку с «Темпа». — Все на первых порах не верят в наши возможности. А как без веры-то, душа моя? Плохо. Совсем плохо. Особенно, если не верят в нас, мастеров. — Он на секунду умолк, энергично заменяя какие-то лампы: — Да, «ящичек»-то никудышный… Так о чем мы говорили? Правильно, о службе быта. Нынче она, можно сказать, выходит в авангард перестройки. Не так ли, служивый? — мастер весело подмигнул Сергею.

Сергей, сдерживая нарастающее раздражение к говорливому представителю службы быта, присмотрелся к мастеру. Ему было лет под сорок. Лукавые глаза на сытом и холеном лице. Одет как-то странно — то ли под хиппи,