рассматривал его. Достал из кармана носовой платок, но так и не воспользовался им. Его вспотевшее на жаре лицо на глазах краснело, наливаясь гневом и возмущением.

— Не поз-во-лю… — медленно, растягивая слоги, начал он и повторил резко, чеканно: — Не позволю! Нет в армии такого слова «позвольте». Есть слово «разрешите». И я не раз-ре-шаю! — он смотрел на Сергея в упор — холодно и отчужденно. — Почему не представились, взяв слово? Или этому вас не научили в училище?.. Не слышу, не разобрать ваш шепот… Лейтенант Касатов? Так вот запомните, товарищ Касатов, и вы, — он обращался теперь ко всем новичкам, — мы всю жизнь будем учиться летать. Понимаете? Всю жизнь! До тех, по крайней мере, пор, — подполковник ободряюще, улыбчиво смотрел на лейтенантов, — пока вас будет тянуть к себе небо. Пока не измените своей мечте — мечте стать настоящим летчиком… Есть ко мне вопросы?

Вопросов не было. Было общее желание скорее покинуть строй, отдохнуть в тени. И его, это желание, понимал командир эскадрильи. Понимал, но не разделял. Он считал, что строевая подготовка — в любое время и при любой погоде! — не во вред, а на пользу воинскому коллективу. И особенно коллективу, состоящему из молодых офицеров, вчерашних курсантов. А потому он громко скомандовал, налегая на букву «у»:

— К строевому-у смотру-у… Нале-во!

Через час запыленные и вспотевшие, но в то же время оживленные и приободренные строевыми песнями, маршировкой лейтенанты собрались в курилке.

— Ох, и служба, — ворчал на Свиридова Сергей, передразнивая его команды: — Нале-ву, напра-ву! Откуда у вас этот ходячий устав?

Но ворчание Касатова не нашло сочувствия. Тем более поддержки. Хуже того, он едва ли не кожей ощутил холодное молчание лейтенантов и, рассердившись на все и вся, бросил им в лицо:

— Да и все вы служаки!

Вспомнив сейчас эти свои грубые слова, Сергей невольно покраснел. «Да, — подумал он с горечью, — слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Ах, до чего же я болван!.. Но где, однако, моя «спарка»?

«Спарка» под номером 62 стояла самой последней на стоянке эскадрильи.

«И тут последний!» — вздохнул Касатов. Он, Сергей, на левом фланге — это ладно. То, что он ниже всех, тут ничего не поделаешь. Но знали бы они, зубрилы, как он брал на медкомиссиях мечту о небе последним сантиметром своего роста, приподнимаясь незаметно на цыпочки! Как он ненавидел Наташины туфли на высоком каблуке! Впрочем, об этом им знать незачем. Даже Витька об этом не знает… Ох, как ему не хватает сейчас Виктора! Где он ныне? Чем занимается? В его эскадрилью, говорят, прибыл новый комэск, летчик-снайпер, орденоносец. Не такой, наверняка, служака, как наш Свиридов.

Свиридов поставил его, Касатова, на левый фланг во всем. И в строю. И в политподготовке. И в боевой учебе. Разве не обидно? Чуть летная задача посложнее — другому. Чуть небо пасмурней — другому… И казалось Сергею, что это — жестокость командира и что небо для него стало мачехой. Вот и на разборах учений, при постановке боевых задач имя его звучит до зубной боли однообразно — последним. Но он-то не желает быть последним. Не хочет — и все!

Однажды его прорвало. Едва подполковник Свиридов сделал замечание командиру звена за слабую теоретическую подготовку лейтенанта Касатова к очередному вылету, Сергей тут же вспылил:

— Что же получается? Сказать бы начинающему скрипачу: научись играть без скрипки — за сумасшедшего примут. А здесь, пожалуйста, учись летать по одним нотам. Так?

— Хороший пример, — как-то устало ответил Свиридов. — Только так скажу: много ваш скрипач без нот не напиликает. «Польку-бабочку»? А мы не бабочки, мы летчики. Почерк летчика высокого класса — это как классическая музыка. Понятно, лейтенант Касатов?

Позже командир звена, добрейший человек, выговаривал:

— Вас, Касатов, как заклинило. Ведь отлично понимаете всю важность предполетной подготовки, а рветесь в практики, Еще в училище переболеть этим следовало. Как там вчера кино называлось? «Небо зовет»? Так это кино. А в нашем деле небо требует. И вот мой совет: перестаньте воевать вот так, по-пешему, с комэском. Летчик он — других таких мало. Созреете, схватитесь с ним в небе на перехвате в учебном бою — оцените. Подполковник Свиридов — мастер боевого применения.

Свиридов… Сергею по ночам казалось, что сверчки, эти местные цикады, с ужасом верещали: «Сви-ри-дов. Сви-ри-дов». Сергей понимал, что не прав, что небрежен в отработке документов, регламентирующих летную работу, но… Заклинило! Он стал все больше и больше «приземляться», по мелочам, как казалось ему. В конспекте — небрежности, рубашка небрежно поглажена… Сам видел, что недоработки в теории, в подготовке к полетам сказываются на качестве их выполнения. Но — «заклинило», это уж точный диагноз поставил командир звена…

Вот и стоянка их эскадрильи. Кто там у «спарки»? Ага, Свиридов и замполит полка.

— Поймите, я — командир, инструктор летчиков, а не нянька, вытирающая носы хлюпикам, — громко говорил Свиридов. — Вот именно хлюпикам, подающим не надежды, а рапорты.

Значит, о нем разговор, о Касатове. «Хлюпиков в эскадрилье много» — любимые словечки Свиридова. Но рапорт подал он один. Значит, о нем.

* * *

С рапортом получилось отвратительно. Хуже некуда. На предполетном тренаже добрейший командир звена после бесконечного ряда вводных, вздыхая, сделал вывод, что лейтенант Касатов не твердо усвоил порядок выполнения задания.

— Вы вроде бы верно называете все параметры полета, — выговаривал он, — и в четкой согласованности с документами, регламентирующими летную работу…

«Зачем же так долго и нудно, — скучая, слушал Касатов. — Ну, а что дальше?»

Дальше — еще длиннее:

— Названные вами цифры не встали пока в стройный ряд, отражающий всю динамику полета. Каждая — сама по себе, вне взаимосвязи. Надо не отсчитывать параметры полета, а жить полетом.

И вдруг коротко:

— Отстраняетесь от вылета. Готовьтесь, пойдете в следующий раз.

Ему бы понять, что обделил полетом в сущности он сам себя. Ведь действительно подготовился слабо. Но поднялся лениво и, вроде бы как о чем-то докучливом, этак равнодушно бросил:

— Не к чему, значит, и приходить мне завтра утром на построение.

Утром в строю его не было.

Сергей напоминал того человека, который, ударившись спросонья головой о спинку кровати, бьет по ней ногой. В тот же вечер он подал по команде рапорт о списании с летной работы.

Случай небывалый в полку. Разные ведь они встречаются, рапорты. О предоставлении отпуска, о переводе… На одних командиры ставят размашисто «удовлетворить». На других «отказать». На этом же, знал Касатов, как знает каждый летчик, могла быть наложена лишь одна резолюция: «Списать». Разуверившемуся в небе туда возврата нет. И доверия такому быть не может.

«Витька, Витька! Где ты сейчас? Ну, найди меня, рявкни: «Что ты