ни одной разведки и не поставил ни одного правильного укрепления, до того презирал русский генерал японскую армию, впрочем, как и большинство русских высокопоставленных чинов6. Он сам себе придумал, как будет нападать враг, и по-другому быть не могло — он даже не представлял, сколько на корейском берегу японцев. И расставил отряды7 согласно тому, как ему виделся бой. На переправе поставил 12-й Восточно-Сибирский полк. Выше по течению — 22-й. На сопках артиллерию — все 78 пушек. За 22-м полком, на переправе, пулеметную роту. На юге, вниз по течению — 10-й полк. За ним кавалерию; и резерв. Полки поставил так, что ни один полк помочь другому никак не мог — несколько часов пути разделяли отряды. И никакой между ними связи. И потому 11-му резервному полку оставалось думать и гадать, что происходит там — на крутом берегу. А на крутом берегу давно был враг. А 22-й полк отступил без боя и был расстрелян на склоне сопок, оставшись лежать белыми бусинками средь маньчжурской травы и кустов. А артиллерия наша молчала, потому что и артиллеристы наши отступили по приказу, оставив японцам пушки. Пулеметчики — все полторы сотни — погибли или попали в плен. А кавалерия отступила, даже без приказа, а по желанию своего командира. И вся русская армия, что осталась защищать крутой берег — это они, солдаты 11-го полка. И сейчас им приказано идти в контратаку и сбросить японцев в реку. А японцев тех на обоих берегах — 45 тысяч. И два полка с пушками, что переправились, преследуют отступающие по приказу командования русские полки. И сейчас 11-й полк, вот в эту самую минуту бросится в контратаку против двух полков. Ничего этого не знали солдаты 11-го Восточно-Сибирского. Помолясь, с радостным сердцем они ждали сигнала к атаке.

— Оркестр! Марш! — полковник прокричал приказ задорно, точно ему не шестьдесят, а двадцать, и он — молодой солдат, штурмующий чеченский аул.

Оркестр вдарил марш! Вторя ему, весь полк, с чувством запел, содрогая маньчжурскую землю гимном «Боже царя храни».

Полк, державным шагом, выставив штыки вперед, шел опрокидывать японцев в реку. Первым, с обнаженной саблей, сам полковник Лайминг, по правую руку от него, с крестом в руке, полковой священник отец Стефан. И он, с полными глазами слез пел гимн, в сердце своем славя Имя Господне. Это был первый его бой, первая атака. Третий год, как окормлял он 11-й полк, внушая в солдатские сердца патриотический героизм и любовь к Богу, царю и Отечеству. Третий год делил он с солдатами их походную жизнь: ел, спал — как ест и спит простой солдат. За то и полюбили его солдаты — за простоту и терпимость. Нравилось им, что когда по уставу они при встрече отдавали ему честь и называли «ваше благородие», он просто отвечал: «Полно братья, перед Богом мы все равны», — и благословлял приветствующих его солдат.

— Воинство бранное, — еще громче запел отец Стефан, — Славой избранное, Боже, храни! Боже, храни!

— Воинам-мстителям, — вторил ему полковник, — Чести спасителям, Миротворителям…

— Долгие дни! — перекрывая оркестр, пел полк.

Откуда прозвучали выстрелы, отец Стефан не понял. На полуслове споткнулись и упали, кто шел в первых рядах. На белых гимнастерках расплылись красные пятна. Еще залп. И еще с десяток гимнастерок окрасилось в красный. Одухотворенные атакой и пением, русские солдаты не увидели одетых в защитную песочного цвета форму японцев.

— Огонь! — подняв саблю, прокричал полковник, сабля не успела опуститься, выпала из руки, полковник с пробитой грудью повалился на песок.

— Бросьте меня, спасайте знамя и себя! — прохрипел он, когда офицеры и солдаты склонились над своим командиром. Рассуждать и спорить времени не было — японцы давали залп за залпом, оттесняя полк к берегу реки.

Удивительно, но полк, шагавший к реке сбрасывать японцев в воду, сам вошел в ловушку — где справа крутой берег, а слева два японских полка, что преследовали и расстреливали отступавший 22-й Восточно-Сибирский. Ни русские, ни японцы не ожидали такого поворота. И японцы, развернувшись, нацелили свои винтовки на 11-й стрелковый, так удачно загнавший себя в окружение.

Сколько же их было?! Они прятались за кустами и за тысячу шагов сливались в своих песочного цвета гимнастерках с песком маньчжурских сопок. Полк, рассредоточившись, бил наугад. Отец Стефан вглядывался и не мог отличить, кто стреляет по ним — точно по ним стреляли сами сопки, сама эта земля убивала их — кто пришел сюда защитить ее… защитить от вероломного врага, решившего оскорбить их царя и занести свой кривой меч над Россией! Невольно пригибаясь от пуль, отец Стефан склонялся над упавшими солдатами.

— Потерпи, брат мой, — говорил он раненому, — сейчас тебя вытащат, ты не останешься здесь, — рвал гимнастерку на полосы и затыкал рану, пытаясь остановить кровь. Он ходил от одного солдата к другому и перевязывал этими лентами пробитые руки, ноги, тела своих товарищей. Закрывал глаза убитым.

— Отец, я не хочу умирать, — слышал слова.

— Ты не умрешь, — отвечал, и закрывал ошалевшие, вдруг застывающие глаза.

— Батюшка, отпусти грехи…

— Именем Божием… — и вновь его ладонь ложилась на глаза убитого и опускала веки. И крест касался синеющих губ. Сколько же боли. Сколько перекошенных смертью лиц — родных русских лиц.

— У меня кончились патроны!

— И у меня кончились!

— И у меня пусто!

Солдаты, прячась за кусты, холмики и камни, теперь не знали, что делать. Весь боезапас был расстрелян. А враг все стрелял и стрелял, каждую минуту раня или убивая солдат 11-го Восточно-Сибирского полка.

— А ну вас всех! — один солдат, а за ним еще с десяток прыгнули с крутого берега, покатились и вонзились в воды реки, надеясь найти в них спасение.

За спиной река, впереди — в тысяче шагах полумесяцем стоял враг. Полк был в полном окружении. И кончились патроны. И почти все офицеры убиты.

— В штыковую, братцы! — вскочил на возвышенность капитан Иванов. — Вперед соколы! Ура-а-а! — и первый бросился вперед, где среди кустов прятались японцы.

Поднявшийся полк — за ним. И отец Стефан вознеся крест — вместе со всеми — вперед на прорыв!

Сто шагов, двести, триста — бежать было не страшно. Вот уже виден враг.

Ну, давай же! Иди сюда! Отведай русского штыка!

Солдаты спотыкались, падали, но не было времени оглядываться, поднимать раненых, нужно добежать до врага и проткнуть его желтый мундир!

— Ага! — слышались крики — трусите! — желтые мундиры не побежали навстречу, нет, они пятились назад, посылая сотни смертоносных пуль.

Кто первым остановился, кто залег на