Ведь, в конце концов, именно смерть матери заставила его стать частным сыщиком. Он обнаружил ее труп. Да, как это ни ужасно звучит.

Тогда ему было всего двенадцать. Отменили два последних урока, и он пришел домой пораньше. И обнаружил там…

Он сам позвонил в участок отцу. А потом дал самому себе клятву. Клятву во что бы то ни стало найти убийцу матери и поквитаться с ним. Отец, разумеется, был против. И понятно почему: он боялся, что человек, расправившийся с его женой, ни перед чем не остановится. А навлечь опасность на детей ему хотелось меньше всего.

События развивались с потрясающей быстротой. Вечером того же дня, когда произошло убийство, был обнаружен еще один труп. На той же самой улице в своем гараже повесился Кен Оскальски, молодой парень, у которого вечно были какие-то проблемы. Рядом с трупом нашли его предсмертную записку, в которой Кен признавался в убийстве Маргарет Донован.

Однако в это признание Сэм не поверил. Не поверил тогда, не верил и до сих пор. Уж слишком гладко все вышло.

Он рыл землю, но все было бесполезно. Ему ничего не удавалось найти, не удавалось набрести даже на самый крохотный след.

И вот сегодня…

— Я знаю, — сказал Сэм. — Знаю, что прав. Что-то подсказывает мне, что…

— Перестань! Не обманывай хотя бы самого себя. Я понимаю твои чувства, но нельзя же всю жизнь думать об одном и том же. Угомонись, прекрати поиски. И не тревожь прах своей матери. Пусть она покоится с миром.

— Как ты можешь так говорить?! Пока убийца моей матери разгуливает на свободе, я не успокоюсь!

— Черт бы тебя побрал, — выругался Крамп. — Неужели ты думаешь…

— Подожди, — перебил его Сэм, — не торопись с выводами. Сначала посмотри на письмо. Мы ведь все равно сегодня встретимся!

Они — он, его сестра-близняшка Синди, Джек Крамп и его жена Вилма — с давних пор проводили вместе сочельник. Ведь именно Джек и Вилма после смерти Маргарет Донован занялись воспитанием ее детей. Кто знает, что с ними сталось бы, не будь рядом Крампов.

— А Синди ты уже сказал? — задал вопрос Джек.

— Нет. И не собираюсь, пока не получу неопровержимых доказательств.

— И не получишь. Говорю тебе, выкини ты эту историю из головы!

Конечно, может, шеф полиции и прав. А может, и нет. Ему, судя по всему, неизвестно, кто двадцать лет назад гулял с Маргарет Донован, а вот его жена наверняка знает.

— Вообще, — добавил Крамп, — прошвырнулся бы ты по магазинам. Купил бы какой подарок. А про дело забудь, хотя бы на время праздников.

Но Крамп знал: для Сэма его слова просто пустой звук. Уж раз тому что-нибудь втемяшилось в голову, убеждать его бесполезно.

— Тогда встретимся сегодня у моей сестры, — сказал Сэм. — Хочу, чтобы ты сам прочел письмо. Уж это-то откладывать никак нельзя.

— Ладно, увидимся. И черт с тобой, — распрощался Крамп и повесил трубку.

На другом конце провода Сэм сделал то же самое. Он снова подошел к окну. Снег теперь валил крупными хлопьями, все вокруг покрылось белой шапкой. Пейзаж преобразился до неузнаваемости, но разве это для Сэма помеха? Ведь он вырос в этом городе и знает здесь каждый уголок.

Вот чего он не знает, так это встречалась ли его мать с другим мужчиной. И если встречалась, то кто этот подонок. И где он сейчас? Может, он остался жить в городе? Вполне вероятно. И, видно, думает, что здорово всех провел. Решил, что убийство сойдет ему с рук.

Но погоди, ты еще пожалеешь! Я до тебя доберусь! Конечно, когда узнаю, как тебя звать и где ты живешь!

А может, Крамп прав? Ведь он не раз говорил Сэму: угомонись, перестань думать об одном и том же, забивать себе голову проблемами, которые ты все равно никогда не сможешь разрешить. Нельзя жить прошлым, нельзя существовать в мире иллюзий.

Но даже если это и так, даже если он и живет в мире иллюзий, то и убийца его матери тоже глубоко заблуждается, думая, что его не настигнет возмездие. Нет, худшее у этого негодяя еще впереди.

Даже сверху Сэму было слышно, как звенит колокольчик в руках у Санта-Клауса, который, несмотря на снегопад, продолжал собирать рождественское подаяние.

В тот день, когда он обнаружил труп матери, тоже шел снег. Ведь и тогда было Рождество. И он вначале даже не заметил тело матери. Он вошел в дом и сразу же споткнулся о рождественскую елку. Уж не кошка ли ее столкнула? — помнится, подумал он. И решил ее поднять.

Тогда-то он и увидел свою мать. Вернее, ее бездыханное тело. Она лежала, распростертая на ковре. Впрочем, елка скрывала большую часть ее тела. Из-под пышных еловых ветвей виднелись лишь лицо и шея, туго затянутая алым шарфом. И еще рука, сжимавшая елочную игрушку.

А рядом как ни в чем не бывало вовсю надрывался телевизор. Слышался смех: шло какое-то комедийное представление. Вдалеке, прямо как сегодня, раздавался колокольчик Санта-Клауса…

Неожиданно хлопнула дверь. Только сейчас Сэму пришло в голову, что второпях он даже не запер дверь приемной.

— Закрыто! — крикнул он не оборачиваясь. Однако шаги приближались. Стук каблуков слышался все ближе.

— Черт!

Сэм повернулся и замер. В полуосвещенном проеме двери обозначился женский силуэт, удивительно прекрасный и, казалось, совершенно иллюзорный.

Внезапно вокруг все стихло. Сэм больше не слышал ни звона колокольчика, ни мерного урчания радиатора, ни музыки из приемника неподалеку.

— Мистер Донован?

Голос был под стать фигуре: нежный, мелодичный, чертовски соблазнительный. И удивительно… знакомый.

Сэм кивнул. Он понял, что до сих пор держит в руках пиво, которое уже успело нагреться, но так и не отставил в сторону бутылку.

— Вы не возражаете, если я включу свет? — спросила она.

Он не возражал. На самом деле ему нисколько не хотелось с ней общаться. Было приятно просто вот так стоять и смотреть на нее. Но, если она уйдет, он не слишком огорчится. Ведь он знает, что перед ним — иллюзия, мираж. Он ужасно устал: эти праздничные хлопоты, занимавшие всех окружающих, выводили его из себя, а тут еще это письмо.

Хотя, с другой стороны… Неплохо бы как следует рассмотреть ее при полном освещении. Ибо поразительное сходство не дает ему покоя. Когда зажжется свет, эта иллюзия исчезнет, перед ним предстанет совсем другая женщина, и тогда…

Раздался щелчок выключателя. Комнату залил яркий свет. Сэм заморгал, но вовсе не от резкого перехода от полусонного состояния к бодрствованию. Просто стоявшая перед ним женщина оказалась той самой, которую он больше никогда не рассчитывал увидеть.

Как долго и безуспешно он пытался забыть это нежное прекрасное лицо, это восхитительное тело! Волнистые темные волосы мягко спадали на плечи. Светлая шелковая блузка подчеркивала красивую грудь. Ноги, даже в этих сапогах, даже с налипшим на них снегом, были верхом совершенства, неподвластным кисти художника или резцу скульптора. А эти бездонные голубые глаза, в которых словно тонешь…