Они встретились глазами. Во взглядах плескалась холодная решимость, подобная декабрьскому морю. Решимость преступить закон. Тем, кто будет замечен за разграблением древнего кургана, светит тюремный срок. И мало не попасться с грязной лопатой, нужно ещё продать добытое. Пускай Олег знал, как это провернуть, ещё с того раза, когда помогал отцу избавиться от вынесенных из склепа золотых слитков. Он также знал, что просто не будет.

Они с Петей обменялись кивками и вышли на оживлённую городскую улицу. Олег запер дверь, включил сигнализацию. Лавка располагалась на первом этаже жилого дома, выкрашенного в бледно-розовый цвет, с греческим орнаментом на торце. Место солидное: через дорогу наискосок находилось здание Керченского историко-археологического музея. На прибыли это, правда, не сказывалось.

Они прошли через примыкающий к дому сквер к машине — белому уазику, чуть пожелтевшему от крымской пыли. Петя отдал ключи, Олег сел за руль, и они поехали из центра города в частный сектор.

Тёплый сентябрьский ветер нёс по асфальту песок. Олег почти не следил за дорогой. Петя нетерпеливо ёрзал в кресле: то наклонялся к торпеде, то откидывался на спинку, и сыпал вопросами.

— А склеп какого периода? Греческий или скифский? Фрески есть? Я тетрадь для зарисовок взял. Думаешь, много ценного внутри осталось? А копать глубоко?

Олег монотонно твердил, что знает совсем мало и всё со слов резковатого, властного отца — человека не склонного к откровенности. Достоверно одно: в 1999-ом году тот заполучил мешок древнего золота, разбогател и открыл лавку. Часть денег перешла бы к Олегу по наследству, если бы старик дарил любовницам бижутерию вместо винтажных украшений и кофеварки вместо машин.

Олег свернул с городского шоссе и подъехал к одноэтажному бледно-голубому дому под шиферной крышей, где жил в одиночестве.

— Кстати, ты не нащебетал жене, куда мы идём?

— Нет, — ответил Петя. — Специально не заезжал домой. Сказал: везу часы аж из Алупки, задержусь на ночёвку.

Разместившись в кабинете, они перепроверили вещи, изучили записи в блокноте и дождались, пока воздух за окном станет темнее толщи Чёрного моря. Тогда они забросили рюкзаки в уазик, доехали до конца улицы и от крайнего дома шли пешком, надеясь, что силуэты их издалека кажутся двумя песчинками, которые ветер несёт по степи.

Справа вилась цепь невысоких, плоских холмов, сотворённых руками человека. Курганы в Керчи — не редкость. Одни исследованы, другие разграблены, до третьих ещё не дошёл черёд. Олег сразу приметил нужный холм: маленький, низкий, отстоящий от гряды. На склоне росла одинокая ленкоранская акация, правда, уже сбросившая розовые венчики.

Он сверился с блокнотом и указал пальцем:

— От того дерева делаем два больших шага в сторону вершины, ну или твоих четыре, — усмехнулся, — и там копаем.

Пятью минутами позже они сбросили со спины рюкзаки и приступили. Штыки лопат с хрустом погружались в сухую землю, кромсали корни трав. Олег встал спиной к пустой степи, лицом к далёким домам. Окна с такого расстояния было не различить, но свет в них, кажется, не горел. Зарево фонарей ночного города разливалось вдоль линии горизонта.

Олег, в жизни не копавший ничего глубже могилы для кошки, взялся за дело с излишним для его лет усердием. Вспотевшие ладони быстро начало саднить, расшалилось сердце.

Они с Петей трудились без малого четыре часа, пока не наткнулись на деревянную крышку. Олег узнал её: точно такая в 99-ом исчезла с колодца на участке. А накануне отец приводил домой приятеля — рослого молодого парня с щербинкой между зубами. Олег запомнил гостя потому, что на левой руке его не хватало мизинца.

Петя окопал края крышки и резким швырком выбросил её из ямы. Открылся тёмный колодец, каменная кладка, пустота. Олег склонился над входом в курган. В нос бросился неприятный душок: запах мидий, оставленных в целлофановом пакете на жаре. Склеп представился ему доисторическим моллюском, «задохнувшимся» под земной твердью. В груди вспенилось щемящее предвкушение встречи с настоящей Керчью.

— Полезай наверх за верёвкой, — поторопил он Петю. — Ночь не бесконечная.

Тот выбрался из ямы, мастерски обвязал ствол дерева морским узлом, засомневался:

— Длины-то хватит? Сколько в ней? Метров десять?

— Должно хватить. Если ты макраме не наплёл. — Олег встал на корточки и осветил фонариком земляной пол, находившийся примерно четырьмя метрами ниже. — Я первый полезу.

Он подвесил включённый фонарик к поясу за карабин, натянул верёвку и стал спускаться мелкими пружинистыми прыжками. Удары ступней о камень множило эхо. В висках волнами бился иррациональный страх темноты. Наконец, Олег ступил на пол и сразу же обернулся, рванул вверх фонарик: свет выхватил уходящий вперёд и вниз коридор, называемый «дромосом». Путь к погребальной камере.

Раздался отдалённый звук: будто жидкость перетекла из одного сосуда в другой. А может, то прожурчала кислая слюна у него во рту: в тишине кургана внутренние звуки организма казались внешними, враждебными. Он задрал голову, крикнул партнёру:

— Порядок, спускайся!

Петя быстро проскользил по верёвке и приземлился рядом с Олегом. Они тут же сбросили рюкзаки. В свете фонариков очертания дромоса сделались отчётливее. Коридор был достаточно широк, чтобы двое взрослых мужчин могли стоять плечом к плечу. Хорошо утрамбованный земляной пол шёл под уклон. Стены из ракушечника покрывали хаотично разбросанные рисунки.

— Ты глянь! — Петя поспешил к фреске, изображавшей огромный глаз с чёрным зрачком. Исполинское веко облепляли белые наросты с дырочками в центре, похожие на лопнувшие ракушки. — Видишь это, видишь? В керченских склепах живопись миниатюрная. Орнаменты, птички, листочки, фигуры людей величиной с ладонь. А это… — Он схватил Олега за плечо. — Давай приведём сюда археологов?

— Ага, а ещё Аксёнова и Первый канал, — хохотнул тот. — Они скажут, что находки ничего не стоят, и от этого «ничего» вручат нам половину.

Олег для вида посмеивался, но в груди грозой клокотало раздражение. «Чёрт меня дёрнул послушаться отца! Лучше одному идти, чем с такими энтузиастами». Петя знал теперь расположение склепа и мог навести на него каких-нибудь старых товарищей по раскопкам.

— Великолепно! — Партнёр любовался изображением чудовищного зуба, достойного пасти доисторической акулы. — Надо будет зарисовать… И странно всё-таки: обычно загробную жизнь изображают, а тут части тела…

— Просто художником был скифский Пикассо. — Олег стал подталкивать Петю под спину. — Идём, мы не в галерее.

Они бок о бок направились к погребальной камере. Олег краем глаза поглядывал на проступающие из темноты фрески: язык длиной с пляжный шезлонг, нос, растянувшийся от пола до потолка, ухо, похожее на спящего в позе эмбриона человека. Петя продолжал восклицать:

— Прекрасное состояние! Яркие цвета! Наши имена войдут в историю Керчи!

Олег слушал его мрачно,