в яму, прокричал: «Я до машины и обратно», — и отпрянул прежде, чем мог бы услышать ответ. Ни к чему слушать человека, брошенного в темноте.

Рассвет ещё не наступил. Пожухлая трава, смоченная росой, тихо шелестела под быстрыми шагами Олега. Он думал о своём поступке со смесью вины и самодовольства. «Петя крепкий. Ну, потомится в яме, бабайку любимого вспомнит, как максимум — проплачется. Зато археологов своих не вызовет, ведь золото я унёс». В голове зудела какая-то неуловимая, невысказанная мысль. Мысль о природе пустоты под полом склепа. Ему всё ещё слышался шорох льющегося песка.

При всей спешке Олег вернулся лишь спустя полчаса. Он захватил из багажника другую верёвку и, уверенный, что пятидесяти метров будет более чем достаточно, обвязал её вокруг ствола акации.

Первым, что поразило его по возвращении в курган, была вонь, прежде причинявшая лишь лёгкое беспокойство, а теперь разящая тухлым, рыбным смрадом.

— Петь? Я вернулся, да не с пустыми руками, — крикнул Олег. — Ты живой там?

Прислушался: ответа нет. Вдалеке шурша движется песок. И ещё разок будто бы прожурчала вода.

— Слышишь меня?

Тишина. Он поудобнее перехватил фонарик и зашагал вглубь кургана. Со стен за ним следили нечеловеческие глаза. Гигантские уши слушали, как бешено билось его сердце. От далёкого шелеста текущего песка руки покрылись гусиной кожей.

К краю ямы Олег подходить не стал: боялся упасть и оказаться во власти своего испуганного и, должно быть, озлобленного товарища. Вместо этого замахнулся, раскрутил верёвку и кинул конец в центр дыры. В груди всё обмерло от проскочившей искрой мысли: «Почему отсвета фонаря не видно?»

— Не тяни резину, тяни верёвку!

Олег прождал с полминуты, то и дело вытирая испарину с висков. Потом поводил верёвкой из стороны в сторону. Подёргал. Нет, никто не держится.

— Ну, не хочешь… — крикнул он, но голос сорвался: страшно стало кричать, не зная, кто слушает. Кричать, когда вокруг нарисованные на стене исполинские уши, похожие на спящих людей. — …как хочешь…

Посуровевший, собранный, он стал наматывать верёвку на локоть, пока на краю ямы не появился её конец, странно блестящий в свете фонарика. Верёвка была испачкана в жидком золоте. На вязкий, сияющий сироп налипли песчинки. Олег коснулся его кончиком указательного пальца: не горячо, склизско, тянется как слюна. Подумал: «А что с Петей? В обмороке? Утонул?» И ещё подумал тише, в тайне от самого себя: «Удачно, что жена не знает, где он».

Поразмыслив немного, Олег решил-таки спуститься по скату к краю ямы, заглянуть внутрь, хотя тело — сердцем, трепыхавшимся, как буёк в шторм, крикливыми мыслями-чайками — советовало бежать. Он обвязал себя вокруг пояса и пополз на четвереньках, понемногу травя верёвку.

Дно ямы открылось ему, и от увиденного Олег едва не выпустил страховку из рук. Пола в склепе больше не было, вместо него появился отверстый рот. Красный, мясистый, с серо-коричневыми, ребристыми как ракушки зубами. Рот спящего на спине существа. Петя, на вид целый, но бесчувственный, бескровный, безмолвный, лежал на ложе языка. Его раскинутые в стороны руки завязли в золотой слюне.

Олег задыхался, кричал беззвучно, чтобы не потревожить сон чудовища. Картинка перед глазами плыла. Он увидел ещё обломки, погружённые в слюну, по форме напоминающие человеческие кости. «Оно смакует, обсасывает людей…» Олег закрыл глаза и на тёмном фоне век его воображение нарисовало золотую руку. Левую руку без мизинца. Смысл отцовских слов снова изменился.

Олег понял, почему старик говорил загадками: боялся, что правда покажется сыну бредом умирающего. Даже теперь глаза его видели, но не верили.

Внезапно гигантский рот захлопнулся. Раздалось журчание слюны, со щёк чудовища потекли остатки песка, всё больше обнажалась серая, в белых струпьях, кожа.

Челюсти снова разомкнулись. Тело Пети, ещё невредимое, сдвинулось. Одежда и волосы его блестели. Веки едва заметно дрожали, как от дурного сна. Из глотки существа донёсся протяжный, переливчатый звук. Где-то в недрах земли урчал его живот.

«Оно спит… — Олег, весь трясущийся, отпрянул от края. — И во сне сосёт карамельку… Сосёт, пока плоть не отстанет от кости…» Усилием воли усмирил панику: «Керчь — большой могильник, ты всегда знал это».

Он обдумал план действий. Можно было бы спуститься по верёвке к распахнутой пасти, выгадать момент, когда, ненадолго закрывшись, та опять разверзнется, достать Петю. Он снова подобрался к краю ямы, глянул вниз. Партнёр лежал жалкий и безучастный, похожий на вещь. Вещь, которая ему, Олегу, последние годы обходилась слишком дорого. Таким молчаливым, не рассуждающим про историческое наследие и призвание антиквара, Петя нравился ему больше. В том, как партнёр покоился на языке, подобно жемчужине в створках раковины, была своя, мрачная красота, достойная места в его коллекции.

Олега охватило чувство духовного единства с отцом, перед которым, должно быть, тоже в своё время встал выбор. Побоялся ли он рискнуть жизнью ради товарища? Дорожил ли им? Испугался ли отнять у спящего великана новую соску? Олег понял, что склеп не в меньшей степени, чем лавка, был их общим «семейным делом». Он бросил прощальный, полубезразличный взгляд на партнёра, отполз от края ямы, не спеша отвязал от пояса верёвку и направился к выходу, сделав мысленную зарубку всё-таки пустить напольные часы на дрова.

Может, он ещё вернётся сюда. Если снова возникнут проблемы с деньгами.

Конец

Если вам понравилось, читайте также рассказ Дарьи Сницарь «Куриный бог».

Аннотация:

Айтишник по совету коллеги едет на лечение в особый гостевой дом в Крыму. Разумно ли будет довериться его хозяину, который обещает избавление от мигреней?

Подписывайтесь на Telegram-канал, чтобы узнавать о новинках: t.me/dariasnitzar

А также заходите на авторский сайт: dariasnitzar.tilda.ws