Из незнакомых далей сине-нежных

Воздушные потоки без преград,

Пересекая сумрачные земли,

Несут с собою жизни аромат.

Доносятся какие-то намеки,

И в сердце проникает чудный звук,

Таинственный, чуть слышный шепот

Невыразимой радостью стал вдруг.

До слабости, до головы круженья

Доводят те туманные слова,

И радость наполняет беспредельно,

И манит в незнакомые края.

Diary of an Old Soul (Перевод Л. Лазько)

Я знаю, эти годы быстро пройдут и настанет день, когда наши сыновья уже не захотят проводить каникулы с нами. Они встретят любовь, у них появятся другие привязанности, и наша жизнь уже не будет такой, как сейчас. Поэтому, сидя рядом с ними в этом лесу и видя, как они сжимают свои фонарики и что-то радостно шепчут друг другу на ухо, я был готов отдать все на свете, чтобы стрелки часов остановились и повернули вспять, дав нам возможность еще раз прожить эти несколько дней. Но независимо от нашего желания времена года сменяют друг друга, и ничто не в силах остановить бег времени. На какое-то мгновение мы все оказываемся захваченными чем-то большим и более прекрасным, чем все, что было с нами до этого, чем-то, «находящимся за пределами земли», как сказал Норман Маклин, «свободным от всех ее законов, как произведение искусства. Но я знаю совершенно точно и совершенно определенно, что жизнь — это не произведение искусства, и такие моменты не могут длиться вечно».

Эхо прошлого

Иногда такие моменты проходят незамеченными, но их тайна раскрывается для нас годы спустя, когда мы страстно стремимся воскресить их. Разве не было в вашей жизни таких минут, которые вы с радостью вернули бы, будь это в вашей власти? Я вырос в Лос-Анджелесе, но все летние каникулы проводил в штате Орегон, где жили родители моих мамы и папы. То время было исполнено красоты, невинности и волнения. Рядом был лес, таящий в себе столько открытий, река, в которой можно было ловить рыбу, бабушки и дедушки, суетящиеся вокруг меня. Мои родители были молоды и влюблены друг в друга, те дни были полны приключений, которые мне не нужно было придумывать и за которые не нужно было платить, мне надо было просто жить и наслаждаться жизнью. Мы сплавлялись на плотах по реке Рог. Играли в парке. Ели пироги с черникой в ресторанчике «У Бекки», на пути к озеру Кратер. У каждого из нас есть в прошлом заветные дни и часы, когда, пусть хоть на мгновенье, казалось, что жизнь во всех мельчайших проявлениях такая, какой она должна быть. Об этом нам говорит наше сердце.

Когда-то луг, леса, ручей,

Земля, и взгляду что привычно,

В сияньи Божиих лучей

Казались чудом необычным.

Я был блажен, мечты незрелость

Была в невинности моей.

Лазурь небес и ветра свежесть

Любил я всей душой своей.

Когда же я взрослел, то помню

Ко мне вдруг стали подступать

Тюремных стен седые тени,

Но я не думал унывать.

Я видел свет тот, как и прежде,

Источник света жизни всей

И радость сердца, и надежду

В красе Божественных лучей.

Ведь человек воспринимает

Со стороны, как блекнет он,

Как в свете дня он исчезает,

И жизнь проходит, словно сон.

Ode, Intimations of Immortality

from Recollection of Childhood

(Перевод Л. Лазько)

Вордсворт прикоснулся к этой тайне в детские годы, разглядел ее в слабом намеке, который донесся до него из незнакомых земель. Эти моменты должны научить нас чему-то, иначе мы не сможем сохранить свое сердце в течение жизненного пути. Потому что если эти моменты пройдут незамеченными и нам не удастся воскресить их, мы забудем о жизни, которой заслуживаем, а вместе с ней и о своем сердце. И до тех пор пока наши дети не покинут родного дома, мы не поймем, насколько драгоценны были годы, которые мы провели вместе с ними. Надувной бассейн на лужайке перед домом. Свертки с подарками на Рождество. Первые шаги, первый побег из дома, первое свидание. Фотографии, на которых запечатлены эти моменты, бережно хранятся в наших фотоальбомах; так мы стараемся остановить эти мгновения. Нам больно видеть, что они уходят. Наши потери, кажется, говорят, что мы никогда не будем жить так, как того заслуживаем. Но тайна жизни открывается нам даже в моменты самых горьких потерь.

Крик скорби

Я не понимал, как много Брент значит для меня, пока не потерял его. Он погиб год назад в результате несчастного случая при восхождении на горную вершину. Мы повели в горы группу людей, понимая, что для того, чтобы помочь человеку отыскать свое сердце, его надо вытащить из офиса, оторвать от телевизора и отправить на природу. Мы планировали провести три дня на ранчо в Колорадо, где собирались полазать по горам, половить рыбу, покататься на лошадях, беседуя при этом о путешествии человеческого сердца. Брент повел нашу группу в горы на второй день, в этот день он и сорвался со скалы. Это была невосполнимая потеря для многих и многих людей. Джинни потеряла мужа, Бен и Дрю — отца. Многие люди лишились единственного человека, который боролся за их сердце.

Я потерял своего самого верного друга. Брент был не просто моим партнером, он был для меня самым удивительным даром судьбы — его сердце видело то же, что и мое. Наша дружба была совместным путешествием, общим поиском разгадки тайны наших душ. Он уводил нас в горы, в мир музыки и поэзии, вел отчаянную, яростную битву за сердца людей. Мы смеялись и скорбели, шутили и тосковали на нашем пути. Когда Николас Уолтерсторф потерял сына в результате несчастного случая, происшедшего в горах, он написал:

В мире образовалась пустота… Исчезло неповторимое средоточие воспоминаний и надежд, знаний и любви, некогда существовавшее на этой земле. Осталась лишь пустота. Этот уникальный мир, полный движения и жизни, был лишен будущего… Никто не видел так, как видел он, не знал так, как знал он, не помнил того, что помнил он, не любил так, как любил он. …Остались вопросы, на которые я уже никогда не получу ответа. Мир опустел.

Lament for a Son

Глупо, конечно, но я поймал себя на том, что резко обернулся, чтобы посмотреть на серебристый джип, который проехал мимо меня. Я стал вглядываться, чтобы понять, его ли это машина, он ли это. Брент погиб, и я это знал. Знал, как никто. Но я по-прежнему оборачивался, когда проезжала машина, напоминающая его джип. Что-то заставляло меня делать это, что-то выходящее за рамки разумного. Я думал, а вдруг это его машина, вдруг он снова проехал мимо меня. На другой день на стоянке машин я увидел старый помятый джип «Чероки» с багажником наверху. Я остановился, вернулся и присмотрелся повнимательнее. Умом я понимал, что это глупо. Брента больше нет. Но мое сердце отказывалось верить этому. Или, скорее, мое стремление к тому, чтобы все в этом мире было правильно, было настолько сильным, что оно лишало меня способности мыслить логически и заставляло снова и снова поворачивать голову в надежде на невозможное.