— И то верно, — согласился с ним полковник и только потом, секунду подумав, раздумчиво сказал: — Мы ладно, главное, чтоб Костанжогло прорвался…

* * *

Сводный отряд полковника Костанжогло стал бивуаком в заснеженном перелеске где-то возле маньчжурского кордона. Точной границы здесь не было, но китайские селения пока не попадались, и полковник считал, что отряд все еще находится в России.

В наступивших сумерках к огню разгорающихся костров жались люди в башлыках, фуражках, сибирских малахаях и длинноухих охотничьих шапках. Тут же, опустив платки, суетились женщины и сидели закутанные до глаз непривычно тихие дети.

Все сгрудившиеся сейчас вокруг живительного тепла отчетливо понимали: это конец. Конец борьбе, надеждам на прежнюю жизнь и на возврат потерянного. Конец всему. Впереди неизвестность и чужбина, которая одна могла им сейчас твердо обещать жизнь…

Возле крайнего костра во втором ряду расположились шестеро. Пожилой, мужиковатый есаул машинально совал в разгорающееся пламя ветку за веткой, небритый штабс-капитан задумчиво смотрел прямо перед собой, время от времени поправляя пальцем дужку золоченого пенсне, студент и юнкер, держа между колен короткие драгунки, тянули руки к огню, а чуть в стороне сидели, привалившись друг к другу, два измученных поручика, и под их башлыками отсвечивали тусклыми бликами офицерские кокарды.

— О Господи, — со вздохом нарушил молчание штабс-капитан и, в очередной раз нервно тронув дужку, повернулся к есаулу. — Вы, помнится, говорили, что пришлось… В японскую.

— Было, — тусклым голосом отозвался есаул.

— Ну и… как?

— Китаезы… Русскому человеку там жить нельзя…

— А где нам теперь жить?… Где? — вскинулся штабс-капитан. — Что здесь, что в Европах, один черт под забором валяться! Ведь все пропало!…

— А может, доучиться можно будет? — Студент вопросительно оглядел всех. — Знаете, господа, я всегда мечтал пройти курс в Геттингенском университете…

— А позвольте вас спросить, — с горькой иронией поинтересовался штабс-капитан, — на какие шиши?

— Да уж, теперь денег из имений не жди… — Один из поручиков придвинулся ближе к огню. — Я, однако, надеюсь в Европу перебраться. У меня, видите ли, дом в Варшаве…

— А в Варшаве кто, Саша? — резко перебил его второй поручик.

— Аля, зачем ты так? — Саша повернулся к товарищу. — Я верю, не все потеряно…

— Как здесь?

Поручик откинул капюшон башлыка, и его глаза, особо выразительные на очень красивом, худощавом лице, странно вспыхнули.

— Ах, господа, прошу вас, не надо, — попросил юнкер. — Я все вот о хорошем думать стараюсь…

Он протер ладонью слегка запотевшую от тепла драгунку и отложил ее в сторону.

— Разрешите поинтересоваться, — криво усмехнулся штабс-капитан. — Что это такое хорошее вы думать изволите?

— А вот мы с вами здесь сидим, господа, а там дальше океан, и вот, представьте себе, за ним Америка, берег, песчаные пляжи, люди и никаких революций…

— О Господи… — каменно молчавший до сих пор есаул вдруг резко поднялся, сделал несколько шагов в сторону и замер.

Его товарищи, машинально разом посмотревшие на него, вновь повернулись к огню, и вдруг у них за спинами неожиданно громко хлопнул выстрел. Люди у соседних костров вскинулись, посрывались со своих мест и почти сразу вокруг уже бездыханного есаула собралась молчаливая группа. Все было настолько ясно, что, когда прибежавший сюда полковник Костанжогло спросил: «Господа, как это?», чей-то сорванно-хриплый голос отозвался: «Вы же видите, господин полковник, сам…»

Костанжогло снял фуражку, перекрестился и негромко приказал:

— Прошу построиться, господа…

Строй протянулся между деревьями изломанной линией. Стоя перед ним, полковник Костанжогло еще раз окинул взглядом свое разношерстное воинство и неожиданно-звонко выкрикнул:

— Господа, час назад наше охранение захватило разведку красных! Оказывается, они решили, что мы несем с собой ценности, и потому так упорно нас преследуют. Я считал, что через один переход мы будем в безопасности, но, как видите, я ошибался. Больше того, не исключено, что преследование на кордоне не прекратится, а может быть, красные даже потребуют нашей выдачи. Думаю, выход у нас один, задержать красных хотя бы до того, как мы выберемся к железной дороге.

Полковник умолк, вытер ладонью лоб, еще раз оглядел строй и снова заговорил:

— Господа, вы знаете, только что застрелился есаул Башкирцев. Я не смею осуждать его, и, догадываюсь, многие думают о том же. Господа, у меня к вам одна просьба, не торопитесь. Сейчас я попрошу выйти из строя охотников. Пусть они встанут на дороге у красных, чтобы дать нам возможность спасти детей и женщин.

Костанжогло на секунду сбился и судорожно глотнул воздух.

— Господа, вы люди военные и понимаете, что ждет оставшихся, поэтому я не приказываю. Пусть каждый решит этот вопрос для себя сам…

В наступившей тишине примерно полминуты не было заметно ни единого шевеления, потом словно шорох пробежал по строю и один за другим вперед начали выходить охотники. Полковник молча наблюдал, как число вышедших все увеличивается, и наконец поднял руку.

— Господа, благодарю вас…

Он медленно пошел вдоль строя, вглядываясь в лицо каждого. Время от времени полковник задерживался, и тогда, после короткого разговора, кое-кто из охотников отступал назад к основному строю. В самом конце обхода, заметив, что все пятеро, бывшие с есаулом Башкирцевым, вышли вперед, Костанжогло укоризненно покачал головой и обратился к штабс-капитану:

— Не ожидал-с, батенька мой, не ожидал-с…

— Чего, господин полковник? — штабс-капитан вытянулся.

— Вы что же, считаете, что там, в Маньчжурии, мы просто разойдемся в разные стороны? Вы мне нужны там. Так что извольте вернуться в строй.

— Но как же?… — Штабс-капитан посмотрел на товарищей.

— И молодежь забирайте. Им еще жить и жить. Так что, без возражений…

Поколебавшись секунду, штабс-капитан сделал шаг назад, за ним дружно отступили студент и юнкер и, чуть помедлив, один из поручиков. Второй же так и остался стоять не шелохнувшись.

— Господин Тешевич, — негромко обратился к нему Костанжогло. — Право, не стоит…

Отступивший поручик тоже потянул товарища за рукав:

— Аля, вернись, вспомни, нас всего двое…

— Господин Яницкий, вы что, сослуживцы? — спросил у второго поручика Костанжогло.

— Нет, мы просто родственники. Последние в роду…

— Тем более, — согласно наклонил голову Костанжогло.

— Нет! — Тешевич резко высвободил руку. — Хватит, Саша! Россия, род, все погибло! Ты веришь в невозможное. Я нет. Я остаюсь здесь. Я решил…