И опять перехватило горло и схватило спину колючим морозом.

— Хотел, что бы ты увидела спектакль. Он уже не знал, что говорить.

Она спасла его.

— Ладно. Иди. Пока.

Ноги у нее тряслись, жгло глаза.

— пока, выдохнул он. Извини.

Эхо передало его смущенные, первый раз неуверенные шаги вниз по лестнице. Скрипнула дверь подъезда, потом хлопнула, и этот хлопок как выстрел оглушил ее.

Она вошла домой и только краем сознания поняла, как хорошо, что все спят и не видят ее.

Утро. Низкие тучи серого цвета раздавили город, оставив только маленькое пространство между собой и мокрой землёй. В этом пространстве всё так же гулял ветер, но уже другой, обленившийся и уставший, будто насладившись сделанным за ночь. Растерзав свою добычу, он спрятал злую силу под лёгкое посвистывание и завывание. Он всё ещё играя лениво подёргивал то кусты, то провода, то вяло прибивал к земле темную набухшую траву. И не трогал только дерево, оставив его в покое, как мертвую дичь бросает сытый, нагулявшийся хищник. Дерево стояло не шелохнувшись, как за стеклом. Последняя пара каштанов будто сорванные по живому серёжки валялись на земле, вокруг были разбросаны холодные мёртвые ветки. Ветер обдул с дерева всю влагу и поэтому слёзы уже не капали. Дерево стояло как мёртвое. Будто вдоволь нагулявшись по своим правилам негодяй ветер вырвал у него душу.