Джон Блэкторн, или Андзин-сан,[1]как его называли японцы, был похоронен на Миуре, недалеко от прославленной своими самураями Камакуре.

Ал постоял над могилой в окружении сопровождающих его японцев.

– Вы знаете, Андзин-сан – это особая фигура в истории Японии, – затараторил на достаточно хорошем русском, маленький, очкастый япошка, достающий Александру до локтя. – Японцы рюбят Андзин-сан. Эта могира – местная достопримечательность, о ней говориться в туристическом проспекте. – Как и почти что все японцы, очкарик не выговаривал «л», буквы, которой никогда не было в их алфавите.

– Гранит покой хранит, – улыбнулся Ал, ища глазами приглянувшуюся переводчицу, с которой рассчитывал пообедать после экскурсии.

– Интересная штука история. Борьшинство, например, считают Андзин-сан светловолосым и высоким европейцем. Тем не менее я могу доказать, что это не совсем так. Священник – отец Себастью, – он говорил на японский манер – Себастью, а не Себастьян, – который повстречал команду голландского судна одним из первых, дар детарьное описание каждого чрена команды, приложив к нему портреты. Все это он отправил своему церковному начальству в Осака. Он считал, что господин Адамс-сан и его люди – пираты, неоднократно нападавшие на прибрежные деревеньки и убивающие рыбаков. Господин Себастью надеялся, что рисунки помогут опознать их и вынести приговор.

– Каким же он, по-вашему, был? – Ал нахмурился. Он привык верить роману, как непреложной истине, и вдруг кто-то посмел усомниться, да еще и в таком важном деле, как внешность главного героя.

– Он был среднего, для европейца того времени, роста. – Японец вытащил из кармана пиджака электронную записную книжку: – Четыре фута восемьдесят четыре дюйма – один метр шестьдесят сантиметров на наш современный расчет, с черными волосами и карими глазами. В то время как господин Краверр пишет… – Он снова посмотрел в электронный блокнот.

Но Ал опередил его:

– Высокий, выше всех в его команде. По нашим расчетам, один метр восемьдесят сантиметров, с золотыми волосами и голубыми, точно у сиамской кошки, глазами.

– Граза были темными и воросы тоже. Себастью-сан подробно описал всех членов команды, – поклонился японец.

– «Этот человек высокий, с золотистыми волосами и бородой, с голубыми глазами и непонятной бледностью кожи особенно там, где она была прикрыта одеждой, и краснотой там, где на нее светило солнце»… Это слова старосты Андзиро – Муры. – начал цитировать Ал. – «Я считал, что все люди черноволосые и с темными глазами. Китайцы такие, я видел китайцев. А разве китайцы – не весь мир? Почему отец Себастью так ненавидит этих людей? Потому что они поклонники сатаны? Так голубые глаза и золотистые волосы – метка сатаны?»

– Темные. Извините. Так пишет Себастью-сан – черовек, привыкший делать подробнейшие отчеты. Я не думаю, что кто-нибудь стар бы держать его на месте осведомитеря, имей он обыкновение искажать факты. Ошибся писатерь. – Японец снова низко поклонился Алу, зрительно сделавшись при этом еще меньше. – Кроме того, Андзин-сан был сутурым, страдающим подагрой черовеком. Удивитерьно, как он мог держать в руках катану,[2]когда стар самураем?

– Держал, и еще как! – Ал чувствовал, что теряет терпение. – Конечно, свидетельство остается свидетельством, но отец Себастьян мог и не разобраться в пиратах, их же было двенадцать вместе с Джоном Блэкторном.

– Тринадцать. Я проверяр в гравном архиве Осаки. На самом дере пиратов было тринадцать. Но тут уж виноват не писатерь-сан, а сами инквизиторы, которые, по одной версии, считари, что число тринадцать не счастривое чисро. А по другой, вся команда воспринимарась ими как нечто единое, но выбиварся один черовек, который сразу же был назван отцом Себастью опасным и которого тут же выдерири и взяри под свое покровитерьство японцы.

– Понятно. Значит вы хотите сказать, что отец Себастьян в своем доносе написал, что на корабле было двенадцать человек команды и стоящий над ними кормчий. Грубо говоря, матросня отдельно, начальство отдельно. Спасибо за ценные сведения.

Ал церемонно поклонился, и японец ответил тем же.

На самом деле внутри Ала все переворачивалось от столь несвоевременных комментариев, хотя вполне возможно, что японец был прав. Ал ведь в основном руководствовался книгой, а дотошный очкарик просиживал в архивах.

Хотя это по большому счету ничего не меняло, выдумка та же реальность, если в нее поверишь всем существом. И нельзя же так, в самом деле, лезть со своими грязными инквизиторскими письмами на драгоценные страницы книги!

Реальность далекого прошлого не пользовалась у Александра заслуженным уважением, хотя он изучал одежду и обычаи древней Японии, мог порассказать о кодексе чести бусидо и славных походах.

Но больше всего его занимал сам роман. Так, он знал все входы и выходы из деревни, куда судьбе было угодно забросить команду «Эразма», а точнее, как это описывал Джеймс Клавелл.

Ал даже нарисовал карту деревни, нанеся на нее пристань с рыбацкими лодками и расположенную серпом к бухте деревню со всеми ее домами и рисовыми полями.

Разработал рисунки боев, создал несколько сценарных ходов. Все это он вот уже четыре года предлагал в фирмы, изготавливающие компьютерные игры, но так ничего и не добился. Не удалось организовать и игру по «Сегуну». Игровики хоть и признавали задумку интересной, но уж слишком нереальной в наших условиях.

Кучка европейцев и целая армия японцев со всей экипировкой. Где мы возьмем столько азиатских лиц и столько самурайской амуниции вместе с мечами?

Теперь Александр лежал на своем диване, смотрел в потолок и не знал, что делать.

Конечно, ничего особенно трагического не произошло, он мог сыграть в игру еще. Но, а это он знал твердо, каждая новая победа будет приносить меньше радости, нежели предыдущая, пока все это не начнет набивать оскомину, превратившись в нудную и ничего не значащую каждодневную обязанность.

Нет. Уходить нужно сразу. Пока живо само ощущение победы, пока он еще что-то чувствует. Только вот вопрос – куда уходить?

Хорошо бы научиться выключать свое сознание на несколько лет, уснуть и проснуться, когда японцы создадут новую игру. Игру, ради которой стоит жить.

Или… Он повернул голову в сторону тумбочки, на которой стоял пузырек с эликсиром, изготовленным сэром Маразмусом по средневековому рецепту алхимиков. Сэр Маразмус – игровое имя мужа сестры Александра Аленки. Рецепт же он скачал с какого-то библиотечного сайта или получил в подарок от французских игровиков. Ал не вдавался в подробности.

– Это настоящий рецепт самого Просперуса Кунна, который в пятнадцатом веке в Праге получил философский камень. – Внушал Александру мудрый Маразмус. – Знаешь, как он его получил? Думаешь долгими опытами? Черта с два! Он выпил эликсир и скользнул в книгу своего предшественника, раввина Руди Шейнца и выудил оттуда секрет камня.