нашей группы, Аркадий Сергеевич. – Шелестов уселся в предложенное кресло напротив стола майора.

– Так точно, сообщили, – поспешно отозвался Бирюков. – И меры мы принимать уже начали. Я отдал приказание разослать телефонограммы и радиограммы уполномоченным на места. Как только появятся сведения о немцах, мне сразу сообщат.

– Важно, чтобы сообщали не только о немцах, не только об увиденных подводных лодках, – напомнил Шелестов. – Все сведения о непонятных происшествиях, о пропавших людях, о чужаках, о странных следах на побережье материка, на островах. Пусть ваши сотрудники больше общаются с коренным населением: с оленеводами, охотниками, рыбаками. Ненцы могут и не понять, что это враг, они понятия не имеют о подводных лодках, но у них острый глаз, и они могут заметить такие следы, мимо которых мы с вами пройдем мимо. Вы понимаете меня, Аркадий Сергеевич?

– Да-да, – с готовностью закивал Бирюков и стал что-то записывать на листке бумаги. – Следы! И о следах сразу же сообщать мне сюда. А я, стало быть, сразу же вам сообщу.

– Разумеется, – сдерживая раздражение, согласился Шелестов. – Мы будем поддерживать связь с вашим Управлением. А вы не просто сообщайте нам, а ориентируйте ваших сотрудников на проверки всех странных фактов, всех подозрительных случаях и следах. Пусть сразу выезжают и проверяют на месте, опрашивают людей. Сколько ваших оперативников могут быть задействованы одновременно на территории от Архангельска до Новой Земли?

– В настоящий момент, – тоном рапортующего об успехах сотрудника начал говорить майор, – мы довели приказ до двадцати оперативников, находящихся на местах. До конца месяца нам удастся оповестить еще около двадцати человек, а к концу лета…

– Очень на вас надеюсь, Аркадий Сергеевич.

Шелестов поднялся, не дождавшись окончания бодрого рапорта Бирюкова. Разговаривать с этим человеком было больше не о чем. Максим надеялся, что с возвращением из Москвы начальника Управления работа будет налажена, и сведения действительно будут поступать, и розыск пойдет своим чередом, как положено. Наверняка Платов проинструктирует начальника окружного управления лично.

«Видимо, рассчитывать все же придется только на себя, на свои силы, – подумал Шелестов, выходя из здания Управления. – Кто-то не в состоянии помочь, кто-то просто не сумеет, а кто-то будет делать вид, что помогает, что прикладывает усилия. Так ведь спокойнее, когда делаешь вид, что работаешь». Но Максим обязан был попытаться привлечь к заданию всех, кто хоть как-то мог помочь, у кого были силы и средства для этого. Увы, приказ из Москвы не всегда решал все и так, как надо.

О том, что на берегу пропал ненецкий охотник, Сосновский узнал возле продовольственного магазина. Здесь пылилась совхозная полуторка, чей-то мотоцикл с коляской и несколько оленьих упряжек.

– Море забрало, большая вода, – пояснил старик-ненец. – Тундра берет, тайга берет, море берет. Оно нам дает и взамен берет. Так всегда жил наш народ.

Но Михаила такое объяснение не удовлетворило. Он подсел к старому оленеводу, достал пачку хорошего трубочного табака. Старик степенно кивнул, выбил трубку и стал набивать ее табаком, который предложил незнакомец. Сосновский знал туземные обычаи и, чтобы не тянуть в рот трубку старика, который ею его обязательно угостит и из которой он должен сделать несколько затяжек, достал другую и тоже набил табаком. Так они и сидели на нартах. Чтобы расспросить ненца о том происшествии, требовалось много времени. Михаил плотнее запахнул ватную фуфайку, поднял воротник и, усевшись удобнее, окунулся в долгий ритуал общения.

Они выкурили по две трубки, прежде чем стало ясно, что охотник добывал тюленей и что отправился на остров, где было их лежбище. Но назад он не вернулся, хотя внуки с упряжками его ждали на берегу весь день и еще один день. Лодка? Что представляют собой утлые лодчонки ненцев, Михаил уже знал. Деревянный гнутый каркас, обтянутый тюленьей шкурой. Сильное волнение, острый камень под днищем. Да и разъяренный самец может накинуться и опрокинуть лодку в море. Охотники, конечно, народ опытный, но бывает всякое.

До стойбища было недалеко, всего каких-то километров двести. По масштабам заполярной тундры – это почти рядом. Пара сильных оленей бежала спокойно по ровной, как стол, тундре. Только далеко на северо-востоке в дымке поднимались какие-то горы или скалы. Хотя это могла быть и именно дымка, своего рода мираж. Оленевод затянул бесконечную дорожную песню. Про такие песни говорят, «что вижу, о том и пою». Сосновский задремал, лежа на нартах. Потом он почувствовал, что замерзает. Как его научили ненцы, он соскочил с нарт и побежал следом. Через несколько минут ему стало жарко, и он снова упал боком на нарты рядом с оленеводом. Тот одобрительно заулыбался. Дольше бежать нельзя – вспотеешь. Потный, ты замерзнешь еще быстрее и заболеешь. Русским нельзя в тундре болеть, умереть можно. Ненцы не болеют, они знают, как лечить и чем. Русскому лечение не поможет, а жителям тундры помогает. «Сказки, – думал Сосновский, слушая рассуждения оленевода. – Еще как умирают и в их среде. Только они это относят на счет воли духов, которые сами знают, когда и кого забрать».

Мальчишек было четверо. И, как смог определить Сосновский, все они в возрасте от восьми до двенадцати лет. И в таком возрасте они вполне самостоятельные помощники в своей семье и в стойбище. Их отпускают, зная, что дети справятся и с оленями, и с любой проблемой, которая может возникнуть в тундре вдали от дома, от взрослых. Рано здесь взрослеют, рано.

– Здесь мы ждали Ясавэя, – показал мальчик грязным пальцем на мелкий щебень, который слегка перекатывала морская волна. – Лодку толкнули, и он поплыл к острову. А мы поехали в стойбище отвозить мясо. На следующий день пришли и ждали его два дня. Он не вернулся.

– А взрослые на остров не пошли? – удивился Сосновский. – А вдруг с Ясавэем там беда случилась, вдруг ему помощь нужна? Он же старый, вдруг с сердцем плохо.

– Ясавэй сильный охотник, он никогда не устает и никогда не болеет, – с гордостью заявил другой мальчишка. – Он нас учит. Он наш учитель.

– Как будто учитель не может заболеть, – проворчал Михаил и повернулся к взрослым ненцам. – Лодка нужна! На остров надо идти, вашего старика искать!

Ответ Сосновского тоже удивил. Точнее, не сам ответ, а именно реакция. Ненцы переглянулись, будто не поняли этого настырного русского. Один из них, с короткой трубкой во рту, подошел к берегу, посмотрел на воду и тихо спросил:

– Зачем идти? Если Ясавэй утонул, умер там, на острове, то охота плохая. Нельзя зверя бить в том месте, где человек умер. Ясавэя вода забрала, иди не надо, нельзя противиться духам. Они сами знают, когда и кого забрать. Шаман у костра с духами разговаривал. Духи сказали, что в воде Ясавэй. Нет его на земле. Зачем идти?

– Вот что, друг, – Сосновский посмотрел в узкие добродушные глаза ненца и положил ему руку на плечо. – Я с вашими духами спорить не буду и не хочу, чтобы и вы с ними поссорились. Но мой шаман мне сказал, что Ясавэя убили нехорошие люди. Может, он и в воде, может, его тело бросили в воду, но мне нужно обязательно понять, кто и как убил вашего охотника. Ясавэя не вернешь, но мы с тобой должны сделать так, чтобы никто из нехороших людей больше не убивал охотников и оленеводов. Надо найти, поймать нехороших людей. Тогда в тундре и в море снова будет не опасно. Понимаешь меня?

– Ты будешь стрелять в нехороших людей? – Ненец потрогал автомат «ППС», висевший на плече у русского.

– И ты будешь! – заверил его Михаил. – Это же нехорошие люди!

– В человека стрелять нельзя, – нравоучительно заметил ненец. – Песец можно, тюлень можно, а человек нельзя.

– Черт, нельзя, значит, не будешь, – начал злиться Сосновский. – Мне следы надо найти, мне надо, чтобы ты мне помог разобраться в следах. Понимаешь меня, охотник?

Михаил боялся, что лодку ему придется ждать несколько дней. Однако охотники вопрос решили довольно быстро. Не прошло и трех часов, как на берегу появились ненецкие нарты «хасава хан». В воздухе над рогами оленей замелькали длинные шесты – хореи. Улыбающиеся оленеводы сняли и поставили на траву две легкие лодки из тюленьих шкур. Выяснив, кто из ненцев хорошо знает пролив между