то плакала, то начинала смеяться. Дед постарел. Он, впрочем, был попрежнему резок в разговоре, держался подтянуто и, несмотря на хмурый свой вид, любил пошутить.

Вечером собрались друзья. Отец рассказывал про гибель бронепоезда «Старозаводский рабочий», на котором он служил артиллеристом, про Ростов, про Батайск. Он рассказывал, опуская все тяжелое и печальное, останавливаясь больше всего на смешных и веселых случаях. Старозаводцы, перебивая друг друга, рассказывали про голод и про разруху и тоже вспоминали больше веселое и смешное. Мать слушала рассказы отца и смеялась вместе со всеми, а потом уходила в соседнюю комнату и плакала там одна, потому что она угадывала за веселыми рассказами отца бессонные ночи, смертную тоску, страшное напряжение воли. Про голод и про разруху, которые они пережили здесь, в Старозаводске, она все знала сама.

Брат Николай не ложился спать. В суматохе о нем забыли. Он тихонько сидел за столом, стараясь не обращать на себя внимания, и слушал рассказы отца. Хотя ему было только четыре года, он ясно запомнил этот вечер, керосиновую лампу на столе, воблу на тарелках, водку в стаканах и смеющиеся, веселые лица старозаводцев. Он уснул под рассказы, и ему свилась веселая война, смеющийся отец, веселая стрельба из нарядных пушечек.

Он не мог еще знать в четыре года, про какие тяжелые и страшные вещи можно рассказывать, весело смеясь.

Время игр и драк

В то время, как брат Николай сидел за столом и слушал рассказы отца, в соседней комнате на кровати спала маленькая двухлетняя девочка, спала и порою всхлипывала во сне. Это была Ольга, названная моя сестра, привезенная отцом с фронта. История ее такова. Когда отец служил в дивизии Котовского, был у него друг, одесский грузчик — Алексей Иванович Сошников. Это был огромный, широкоплечий парень, необычайной силы и храбрости. В свободные вечера, после походного дня, Сошников рассказывал отцу об Одессе, а отец Сошникову о Старозаводске. У Алексея Ивановича в Одессе осталась жена. Он показывал отцу ее фотографию. Это была маленькая худенькая женщина, гречанка, дочь одесского моряка и контрабандиста. Полюбив Алексея Ивановича, она бежала из отцовского дома, потому что отец не хотел ее выдавать за грузчика. Вечерами она сидела у мужа на коленях, прижимаясь головой к широкой его груди, и пела ему грустные и протяжные песни контрабандистов. Через год после брака она родила ему дочь, голубоглазую, как отец, темноволосую, как мать.

Сошников и отец сговорились, что если один из них погибнет — другой поможет семье погибшего.

В конце 1921 года Алексей был убит. Его похоронили у дороги, и Котовский помянул его перед строем.

Демобилизовавшись, отец прежде всего поехал в Одессу. Семью Алексея он нашел в ужасающей нищете. Жена была больна сыпным тифом и лежала в бреду. Дочку подкармливали соседки. На другой день больная умерла. Отец купил гроб, нанял телегу и один проводил покойницу на кладбище. В тот же день он выехал домой вместе с двухлетней девочкой. Он рассказал все это матери очень коротко, не вдаваясь в подробности, — отец не любил сентиментальных историй, — и, погладив девочку по голове, сказал: «Пускай растет — Кольке подруга будет». Мать не спорила. Очень скоро она и сама привязалась к девочке.

Когда я начинаю себя помнить, разница между родными детьми и приемной дочерью уже не чувствовалась ни в чем.

Недалеко от нашего дома было озеро, и метрах в двух или трех от берега из воды торчал остов полузатонувшей баржи. На палубе сохранилась будка шкипера, через люк можно было проникнуть в трюм, который только до половины был заполнен водой и поэтому в нем можно было тоже играть. Баржа эта служила местом игр нескольким поколениям мальчишек. В мое время, так же, как и раньше, стайки матросов десяти-одиннадцати лет отроду населяли призрачный этот корабль, совершали на нем путешествия, терпели кораблекрушения, сражались с пиратами. До сих пор, когда попадается мне в руки добротный, старый морской роман, я вспоминаю маленькое наше озеро, ровные убогие берега, поросшие тростником, и старую, полуразвалившуюся баржу, на которой я пережил столько замечательных приключений.

Насколько я сейчас вспоминаю, в этих играх Николай никогда не был коноводом. Придумывала все обычно Ольга или Пашка Калашников, сын главного механика. Брат был покладистый и веселый товарищ, но у него нехватало фантазии, он только добросовестно выполнял то, что ему говорили другие. Фантазия в избытке была у Ольги. Я помню ее запертой в трюме, поднимающей восстания пиратов против своего атамана, я помню ее на костре, бесстрашно смотрящей в глаза диким огнепоклонникам, собирающимся ее сжечь, и смелой разбойницей, и дочерью богатого Гациендадо. На Колю мы часто сердились. Ольга считала, что убивает он очень плохо и что ни одна красавица не испугается, когда он ее похищает, потому что чего же бояться человека с таким добродушным лицом? Николай, улыбаясь, выслушивал упреки, и неизгладимое добродушие сияло в его глазах.

Зато в спорте он был всегда первым. Спортивные состязания нравились ему больше, чем игры в разбойников и кораблекрушения.

Очень добрый он был человек. Впрочем, когда мне было лет восемь, я увидел его разъяренным и понял, какая сила скрывалась под его добродушием.

Дело было так. Мы играли на барже в «Невесту солнца». Нас было очень мало, кажется, человек пять. Коли не было. Он ушел смотреть заводские состязания по легкой атлетике. Совершенно неожиданно на нас напала ватага ребят из деревни Тулино, — эта деревня находилась километрах в двух от нашего города. Они давно уже сидели в тростниках, наблюдая за нашей игрой. Среди них были здоровые парни лет по семнадцати. Ольга и Пашка Калашников сумели вывести их из терпения. Особенно Ольга была остра на язык. Парни всерьез обозлились и, невзирая на принадлежность Ольги к слабому полу, дали ей парочку макарон, — так назывался удар по шее. Ольга в ответ изловчилась и очень больно дернула одного из них за ухо. Они стали ее бить уже всерьез. Ольга терпела молча, сжав зубы, хотя слезы текли по ее лицу. И тогда на баржу ворвался Николай. Никто из нас не заметил, как он вышел на берег и как прошел по тоненьким дощатым мосткам. Он сразу приступил к делу. Он заехал в ухо тому парню, который бил Ольгу, с такой неожиданной силой, что тот секунд десять не мог понять, что произошло. Второго он сбросил в воду. Тут на него набросились все сразу. Он бился руками, ногами и головой. Я никогда не видел у него такого лица. Он стиснул