стороны, всё не так уж плохо повернулось. Жилплощадь осталась у него – по этому поводу не спорили, да это и странно было бы, попросту неприлично, по правде говоря. Квартиру эту он купил ещё в те старые, благословенные времена, когда квадратные метры были вполне по карману работнику умственного труда из научной сферы. Теперь же никакого ума не хватит, чтоб расплатиться с банком, который ссуду выдаёт. Да и какой малахольный её даст? У нынешнего мужа Карины, судя по всему, таких забот не возникает.

Каждый раз, сталкиваясь с финансовыми проблемами, а таких хватало, Тимофей вздыхал: «Эх, что-то всё же устроено не так в этой демократии, что-то они не предвидели, не предусмотрели». Если честно, то демократов Тимофей Петрович уважал, помнится, за кого-то даже проголосовал на выборах. Однако, во всю эту канитель не очень верил. Слишком уж нереальным ему представлялось, чтобы миллионы стали управлять страной. В маленькой деревеньке, в захудалом провинциальном городке – это же совсем другое дело. Там ведь всё, как на ладони, ни одно событие не происходит без того, чтобы каждый гражданин о нём узнал. А вот в столичном городском квартале – тут совсем не так. Скажем, что бы он мог рассказать про своего ближайшего соседа? Да хоть убей, толком не знает ничего. Вор или удачливый бизнесмен, заботливый муж или любитель малолеток?

Как-то среди ночи проснулся. Не спалось. Внимание его привлёк неясный шум, доносившийся из-за дверей квартиры. В те времена ещё случались изредка пропажи – то у кого-то украдут мешок картошки, выставленный в коридор, то ещё что. Вот даже слыхал, будто предметом кражи стала детская коляска. Теперь, когда поменяли замки в дверях на чёрный ход, и даже консьержка в холле на первом этаже обосновалась – теперь-то стало поспокойнее. Ну а в тот раз Тимофей осторожно, чтобы не разбудить жену, выбрался из постели и подошёл к входной двери. И вот, глядя через глазок, увидел он такую сцену. Соседка, та, что из четырёхкомнатной квартиры справа, выносила к лифту картонные коробки, а какой-то здоровенный, незнакомый Тимофею мужик одну за другой загружал их в лифт. Долго ли это продолжалось, Тимофей не знал, потому что следить в конце концов ему надоело, да и зябко было стоять в одних трусах на сквозняке. Наутро, когда рассказал о ночном происшествии жене, та его просто обругала. Какое ему дело до того, чем занимаются люди по ночам?! Стыдоба – взрослый мужик подглядывает за соседями!

Позже Тимофей узнал из новостей, что сосед объявлен прокуратурой в розыск. Что-то там связано было с нелегальными поставками за рубеж дефицитного сырья. Такие вот дела. Вчера ещё был вполне добропорядочный, всеми уважаемый, солидный человек, а сегодня оказался мошенником и вором. Как это может быть? Вот потому-то и пребывал Тимофей в сомнении – так ли уж правильно устроена наша нынешняя жизнь? Всё ли в ней подчинено логике и разуму? Или же властвуют в ней некие малоизвестные ему понятия и законы.

В намерении хоть в чём-то разобраться, Тимофей перелопатил гору прессы, ни одного ток-шоу по телевизору не пропускал. Много чего интересного узнал, хотя частенько всё в нём против услышанного восставало. Ну вот, скажите, можно ли какой-то смысл извлечь из утверждения, будто нас безнадёжно искалечил тот, прежний, вроде бы тоталитарный режим? И будто люди, до сих пор влюблённые в советскую власть, безнадежно больны и не способны привыкнуть к новой жизни, как не способен привыкнуть к своему протезу одноногий инвалид, жертва пьяного лихача на мокрой от дождя дороге. Да нет, так думал Тимофей, скорее уж, все мы немножечко «калеки» – и советские, и те, что совсем наоборот. Потому как за чистую правду принимаем то, что нам говорят, и то, что в книгах пишут. Миф громоздится на мифе, ему противопоставляют антимиф… И так по кругу. А в сущности, каждый выбирает ту «правду», которая ему больше приглянётся, по душе окажется. Вот и Тимофей пытался отыскать свою правду, но до сих пор найти её не смог.

Был бы рядом кто-нибудь родной, с кем можно было бы поспорить, обсудить те самые краеугольные проблемы… Так нет, сын с ними давно не жил, зарабатывал на хлеб с паюсной икрой, пристроившись программистом в какой-то фирме там, за океаном. Была у него своя жизнь, Тимофею непонятная. Иногда даже возникало подозрение, что это не его сын. Вслух, конечно, Тимофей таких крамольных мыслей не высказывал, но иного оправдания поступкам сына он не находил.

После того, как, наконец, остался один, главной отрадой для него стали прогулки по лесу. Да, там совсем другое дело, уж там точно, самая что ни на есть идеальная, ничем не осквернённая власть, искренняя и задушевная. Потому что сам решения принимаешь и сам за исполнением следишь. К тому же полная свобода – хоть голышом бегай по траве! Ни воров тебе, ни лицемерных политиков, ни проституток, ни алчных богатеев и чиновников. Тишина, даже собак не слышно.

Однако вечно скитаться по лесу он бы не смог. Время от времени надо было возвращаться к людям. Не потому, что Тимофей жизни без общества не чаял, но всё же интересно было, что там и как? А вдруг что-нибудь да к лучшему изменится. Вот ведь стараются, указы издают, заполняют прилавки заграничным барахлом, качают газ и нефть в Европу. А зачем? Что существенного это может изменить в их жизни? К примеру, твердят ему про очередной какой-то «изм», будто мало он видел этого добра за прожитые годы. Нет, с пеной у рта убеждают, что вот оно – то именно, чего так долго ждал. То самое, что приведёт к долгожданному и длительному процветанию. То есть радуйся, что почти дождался! Только потерпи ещё чуток. Ну а ждать-то сколько ещё можно?!

Вообще, люди, свято верящие в истинность неких идей и потому считающие своей обязанностью и правом убеждать в этом прочих граждан, с недавних пор вызывали у него тошноту или хотя бы вежливую, но снисходительную улыбку. Ну можно ли в наше время верить во что-нибудь, если сегодня положил все сбережения в банк, а назавтра приходишь и тебе вежливо так говорят: «Всё! Лавочка закрыта». Хочешь – судись до посинения, а нет, так можешь и повеситься на дверном крюке.

К слову сказать, после прогулок по лесу возникла у Тимофея некая мечта. Ну не мечта, а так, пожелание такое вроде. Да и то, правду сказать, вспоминал об этом Тимофей лишь иногда, когда его чем-то уж очень допекут.